Игра на выживание

Гловач помолчал, попыхтел в усы.

– Да что с тобой говорить? – наконец махнул рукой. Той самой, которой в первую их встречу засадил Денису по носу. – Правду вы все равно не скажете. Придется самим лезть.

– Девки где? – подал недовольный голос Кузьма.

– Где ж им быть? Там, наверху, на первом ярусе, под стражей. Пока. Не решил еще, что с ними делать. Что со всеми вами делать. Обратно на двор Сологуба свести? Так вы ж теперь знаете слишком много такого, чего мне не хотелось бы, чтобы узнали другие. Значит… – Он с многозначительным сожалением всплеснул руками. Как будто бы его и в самом деле расстраивала перспектива убийства.

Радовало в этой ситуации лишь одно – насколько вытянется в кислой мине эта круглая харя, когда ее обладатель поймет, что стал владельцем кучи подземного хлама.

Хотя пока ситуация двигалась в не особенно удачном направлении. По скрипучим ступеням, подталкивая в спины какими-то рогатинами, их вывели на верхний ярус башни. Где понуро сидели хмурые смоленские защитники. Вид они имели не особенно презентабельный. Потрепаный до такой степени, будто одежду каждого из них пропустили через мясорубку, а по кирасам промаршировало все московское воинство.

А может, и местное. Судя по тому, что сидели эти изнуренные бедолаги с черными от гари лицами, со связанными за спиной руками, они тоже тут пребывали на правах пленников. Один из них, в кольчуге и с прожженной понизу бородой, при появлении Гловача оживился особенно.

– Ты, лях, совсем двинулся? Что творишь?! За кого воюешь, песий сын? Скоро смена караула, и тебя за такое самоуправство вот на этой самой стене повешают, гнида.

– За меня, схизматик, можешь не переживать. Мне твоя стена не интересна. Разберусь со своими знакомцами и уйду. С караулом сам объясняйся.

– Московиты отчего-то замолчали, – прогудел высокий лях, когда они проследовали дальше. – Как утром устроили обстрел, так с тех пор умолкли, как будто ядра у них закончились. Или порох вышел.

Денис бросил взгляд наружу сквозь узкую бойницу. В средневековых осадах он разбирался не слишком-то, а потому всегда буквально представлял фразу «армия встала под стенами города». И хотя обзор через боевое оконце открывался не особенно масштабный, даже он давал возможность понять, что под крепостными сооружениями Смоленска вовсе не стояло, глядя на них снизу вверх, колышущееся море людей. Собственно, людей-то он вообще не видел, лишь земляные валы на почтительном расстоянии от смоленских укреплений, поверху которых угадывались огневые позиции осаждающих – набитые землей ростовые корзины, грубо сколоченные засеки, приземистые частоколы, а также кучи битого и посеченного пулями и осколками хлама, выполняющего, видимо, функцию баррикад. Меж примитивными оборонительными сооружениями сновали едва различимые силуэты. За широкой лентой реки угадывались очертания таких же ощетинившихся частоколом и рогатками позиций. За ними на ветру полоскались флаги, из которых заметнее всех было величественное белое знамя с каким-то святым и вроде бы солнцем.

– Сам-то в то веришь? Стяг видишь? Иисус Навин, останавливающий солнце. Знаешь ведь чей. То есть великий князь лично под стены пожаловал, а у его армии при этом огненный бой закончился?

– Этих куда? – кивнул подручный на Дениса и Кузьму.

– Туда, – махнул Гловач рукой в сторону соседней башни. – Баб же туда увели? Вот и этих к ним.

– К пушке прикрутить?

– Не надо. Я сейчас в ту нору, откуда эти кроты повылезали, спущусь. Как вернусь, так и решим, что с ними делать.

Дениса тут же ткнули в спину острием короткого копья. И на сей раз горячего желания воспользоваться моментом и позволить себя поскорее избавить от мучений он не испытал. К его удивлению, Кузьма тоже не выкинул никакого непредсказуемого номера, а послушно последовал куда сказано. Через узкую опустевшую галерею на вершине крепостной стены. Была она подозрительно безлюдна, и приходилось только догадываться, куда дели ее защитников сообщники Гловача, позарившиеся, видимо, на его посулы баснословных кладов и ударившие в спину своих же союзников. Один из них торчал прямо на проходе в стрельню, куда их вели. Рожа его пряталась за бармицей, что свешивалась до самых плеч с небольшого блюдца мисюрки. На приближающихся вязней сквозь щель в кольчужной «шторке» смотрели узкие глаза человека явно не европейских кровей. Короткий степной лук с наложенной на тетиву стрелой подтверждал догадку о том, что служивые татары были не такой уж редкостью в войсках по обе стороны конфликта.