Игра на выживание

Челядин сделал преисполненный царской важности жест, подняв руку и шевельнув двумя пальцами в перчатке тонкой кожи. Голица, как заметил Денис, носил латную рукавицу. Но почему-то на одной лишь левой руке.

Те, кому был адресовано движение перстов конюшего, поняли его повеление без слов. И вытолкнули вперед из-за спин боярских ближников Ярину.

Которая уже вовсе не выглядела хозяйкой положения, как на памятном допросе. Теперь под стражей была она. А Денис смотрел на нее холодным взглядом как минимум свидетеля обвинения. Или даже прокурора.

Хотя чувствовал себя при этом самым паршивым из псов.

В отличие от Кузьмы. Которого если и можно было бы сравнить с собакой, то разве что с недовольно ворчащим волкодавом. При виде их бывшей спутницы, ныне конвоируемой бородатыми мордоворотами, он разве что не скалил зубы. Впрочем, не совсем было понятно, на кого именно. По идее, должен был на Ярину. Но Денису почему-то показалось, что щерится он на ее «почетный караул».

– Что тут происходит? – выдохнул Голица, и сразу стало очевидно, что этот туз в рукаве одного из оспаривающих главенство в русской рати воевод стал полной неожиданностью для другого. Булгаков, который был шире Челядина в плечах раза этак в два, исходя из внешних признаков, мог переломить своего политического оппонента как спичку. Но столь заметное физическое преимущество отчего-то ни в коей мере не придало ему в споре сколько-нибудь заметных дивидендов.

– Хорошо, что ты спросил, – кивнул Иван Челядин, и Денис понял, почему Стась звал его на польский манер Яном Целядином. Ляхи ценили рыцарскую напыщенность превыше многих других доблестей и добродетелей. В конюшем великого московского князя ее было прямо через край. – Хотя и странно, что именно ты меня спрашиваешь, что тут происходит. Что ж. Изволь. Слушай. Вот эта схваченная моими людьми особа – верная слуга смоленского епископа Варсонофия. С которым ты вступил в сговор.

– Да что ты! Сговор? С Варсонофием? Тем самым, что убедил Сологуба сдать нам Смоленск? Вот так измена!

– Тем самым, что убедил Сологуба выкрасть дочь Василия Глинского. Племянницу Михаила, который вел переговоры о сдаче города. Чтобы вынудить его действовать в интересах короля Сигизмунда. А когда это не вышло, продумал такой шаг назад, чтобы после него сделать три вперед. Наветом убрал с доски братьев Глинских. С твоей помощью. Что он пообещал тебе за это? Дай угадаю. Некие секретные сведения. Благодаря которым ты должен был победить войско Сигизмунда. Верно? Можешь не говорить, вижу, что так есть. Да что там вижу? Ведаю! Только знаешь что? Тебе во всей этой игре дали одну роль – деревенского дурачка. Самолично сующего башку в петлю. Разве не видишь: все, что напел тебе о походе литовцев Варсонофий, – ложь. Не ляхов загоняющая в ловушку, а тебя. Их нужно было перехватывать на переправе, но они почему-то успели одолеть Днепр раньше, чем мы сюда подоспели. Да к тому же еще совсем не там, где их ждали. Так быстро, что становится ясно – готовы были к этому заранее. Теперь поле битвы принадлежит им. Они его выбрали, заманив нас сюда. Не видишь? Здесь болота кругом! Какой тут нашей коннице маневр? Утопнуть только при любом неосторожном шаге. А ляхи построились меж перелесков. И мы ни черта не знаем, что они скрыли в этих чащах. И где именно скрыли. Может, на самом деле их там в два раза больше, чем взору открыто!

– И что ты предлагаешь?

– Не принимать бой. Отступить. А если его и дать, то только на наших условиях.

Лицо Булгакова для разнообразия перестало напоминать цветом запрещающий сигнал светофора. Оно побледнело и будто бы даже заострилось.

– Лихо ты придумал. Взять на вооружение слова двух перебежчиков и приблуд только для того, чтобы скинуть меня с командования?

– Не тебе о том рядить! – все рыцарское благородство Челядина вместе с удавьим спокойствием вдруг смела волна прорвавшегося наружу гнева. – Ты пришел под Смоленск, командуя новгородской и псковской ратью вместе с Михаилом Глинским. Но, видать, так он тебе мешал, аж до скрежета зубовного, что ты решил его убрать. Пусть даже по навету, который подкинули литовцы. И все бы ничего, да вот великий князь все равно решил не давать тебе права верховодить войском в одиночку. Меня прислал. Я теперь, выходит, следующий, кого ты пуще жизни скинуть возжелаешь?

– Что ж, по-твоему, я предатель?

– Нет. Ты дурак. Который грезит о великой славе. Правда, обязательно единоличной. А таким чужое мнение всегда поперек горла. Даже если они сами прекрасно понимают, что не правы. Такие всегда предпочитают убрать того, кто прав, чем признать свои просчеты. Деятельные дураки в голове любого начинания – верная его погибель. Так что можешь яриться сколько пожелаешь, я трублю отход.

– Ты как, собака, смеешь мне, князю, такие речи держать?! Не позволю! И отступить не дам!

– Как? Под тобой лишь полк правой руки. Собрался только им побеждать ляхов?