– Ой! А что такое с нами случилось? С чего бы вдруг гордому небожителю стали интересны мирские заботы? Как это я сумела предать того, кто сам по себе? Может, тем, что башку твою от плахи спасла?
– Нет. Тем, что на плаху эту ее сначала выкатила. И теперь я хочу знать – за каким чертом?
– Да будет вам собачиться, – как-то совершенно спокойно махнул рукой Кузьма, вынул из-за голенища нож и подступил с ним к Ярине. Зная нрав одноглазого, Денис мигом представил, что тот вознамерился сделать с пленницей. Сразу почему-то вспомнился допрос у Щени, во время которого этот бешеный разве что слюну на пол не ронял, кидаясь на всех, кто предал малолетнюю княжну Елену. И нянька этот список заочно приговоренных явно возглавляла.
Поэтому, не особенно отдавая отчет в своих действиях, Денис мгновенно шагнул наперерез психу, загораживая собой потенциальную жертву. Перехватил кинжал одной рукой, а другой схватил безухого за горло. Сдавить, впрочем, не успел.
– Чего творишь? – оторопело уставился на него Кузьма. – Я вообще-то веревки срезать хотел.
– Ты это что, опять спасать меня кинулся? – странно, но издевки в голосе Ярины Денис не уловил. Скорее, удивление. И, надо сказать, довольно искреннее. Потому врать не стал:
– Похоже на то.
Он отпустил Кузьму и развернулся к ней лицом. Заодно обнаружив, что его стремительный «спасительный» рывок съел все расстояние между ними. И теперь, кроме глаз Ярины, он не видел больше ничего. А также вдруг понял, что и видеть-то больше ему ничего и не надо. Повинуясь мгновенному порыву, сгреб ее и, словно с головой ныряя в омут, приник к губам. Ожидал чего угодно. Встречного удара лбом по носу, тычка коленом по причинному месту, располосованного ногтями на лоскуты лица. Но только не того, что она ответит на его поцелуй. С готовностью. Нетерпением. И пылом ничуть не меньшим, чем у него самого. Словно наслаждаясь тем, что наконец обрушились все воздвигнутые ими же препоны, разделявшие их до этого момента.
Не было больше ничего. Ни топота тысяч подкованных копыт, ни рева боевых труб, ни грохота выдвинувшегося в сечу воинства. Ни суеты, ни криков, ни лязга металла.
Как долго они так простояли, приникнув друг к другу, Денис не решился бы сказать точно. Ему казалось, что бесконечно. И в то же время – бесконечно мало.
– Веревки-то мне резать, нет?
Голос Кузьмы вырвал их из сладкого забытья. Как-то буднично подменив его серой обыденностью. Куда они оба возвращаться не хотели. Пусть даже понимали, что по-другому – никак. Он еще раз посмотрел в ее глаза и с радостью прочитал в них то, о чем думал и сам: этот момент изменил для них все. Время разделилось не на прошлое и будущее, а на до – и после. И уж теперь все точно должно было пойти по-другому. Совсем по-другому.
– Я сам, – боясь оторваться от ее глаз, перехваченным горлом прошептал Денис и, не глядя на Кузьму, протянул к нему руку за ножом.
Пока резал путы, она не сводила с него глаз. И не сказать, что ему это не нравилось. Тем не менее, чтобы заполнить затянувшуюся молчаливую паузу, он пробормотал:
– Вроде бы не в первый раз видимся…
– Да и дышишь мне в рот тоже не в первый раз. – Ярина кокетливо улыбнулась, и Денис, до этого момента уверенный, что на такое выражение эмоций ее обветренное вихрями войн лицо просто не способно, совершенно непроизвольно растянул губы в ответной улыбке.
– Не совсем. Я ж говорил, что искусственное дыхание – это совсем другое…
– Да? Не заметила разницы. Покажешь еще раз?
– Вот. – Одноглазая скотина с очень растерянным видом, пряча глаза от Ярины, показать еще раз не дал. Он как фокусник выудил откуда-то сабельку воительницы с гардой в виде переплетенной лозы и протянул ей. – Возьми. Приметная вещица. Жаль будет потерять.
Именно в этот момент грохнул первый пушечный залп.
Поле впереди затянул плотный саван порохового дыма.
– Почему не по передовому полку? Он же стоит прямо напротив них.
Они взобрались на пологий взгорок, по склонам которого хило тянулись к небу тощие березки. Именно из-за их наличия они и бросились к этой приплюснутой возвышенности – хотели как можно быстрее отыскать место, где можно было бы затаиться, пока Кузьма рванул за лошадьми. Но в конце концов грохот пушечных залпов, отчаянное ржание коней, крик и гвалт заставили их забраться на лысую вершину кургана. Взглянуть на сечу.
И выяснить, что она еще не началась.
Оба крыла армии Сигизмунда были словно зажаты между глубоко выдающимися в сторону поля рощицами. Совсем не беспочвенны были опасения Челядина, что ляхи могли укрыть в этих перелесках засадный полк. И не один. Центр вражеского войска составлял солидный отряд пехоты. Передовые ряды укрылись за здоровенными – в рост человека – щитами. Над ними щетинился в небо лес копий и алебард. И щиты эти вовсе не выполняли функцию нерушимого забора. В какой-то момент державшие их пехотинцы поворачивали их ребром, и вся эта конструкция раскрытых жалюзи отступала назад. Открывая батарею из десятка пушек. Та давала нестройный залп – и снова откатывалась под прикрытие щитов.