Игра на выживание

– Суй свои наветы псу под хвост, – сдавленным от злости горлом прорычал Голица. – А я собираюсь сегодня победить. Пока ты был занят, выслушивая наветы двух крыс-вязней, я дал знать своим детям боярским покинуть твои полки и вернуться под мою руку. Что, не ожидал? Или думал, спокойно буду смотреть, как ты мой полк левой руки и большой полк объединяешь со своими? Думал, раздробишь приданные мне силы и так легче станет меня задвинуть? Хрен тебе! Где мой брат? – развернулся он к своей свите, тщетно пытаясь придать красной роже величественный вид победителя гроссмейстерской дуэли. – Дмитрий! Вели трубить! Выдвигаемся! – Он взглянул опять на опешившего Челядина и не смог сдержать триумфальной ухмылки. – Ну, и что ты сейчас станешь делать? Не хотел воевать? Выкуси! Придется! Коня!

* * *

Свита Голицы рванула к крылу русской рати, замершему на правом фланге. Бросаться ей наперерез или бить в спину Челядин не стал. Он лишь хмуро смотрел, как от булгаковского отряда отщепляются отдельные всадники и несутся каждый к своим, видимо, сотням и полутысячам. Когда Михаил, не особенно сбавляя хода, лихо влетел в порядки воинства, проносясь в промежутках меж почти правильно выстроенных прямоугольников отдельных сотен, те приветствовали его гулом стройных криков. Воинственных и разудалых. Не похоже было, что рядовой состав корпуса Голицы разделял опасения Ивана Челядина по поводу предстоящего дела. Впрочем, даже если и разделял, то стадный инстинкт не отменял никто. Увидев своего воеводу, гордо проносящегося прямо меж боевых порядков, многие, не исключено, и вправду испытали искреннее воодушевление.

По рядам полка правой руки прошла волна из вздымаемых вверх копий.

Как на стадионе, подумалось Денису. Только вот здесь повод был посерьезнее.

– Полковых воевод ко мне! – рявкнул Челядин, взлетая на коня, как и слез, одним выверенным лихим движением. Зычный голос, который трудно было заподозрить в человеке не особенно спортивного телосложения, взметнувшись над боевыми построениями, рубил коротко и емко. – Большому полку – стоять! Кто шелохнется в сторону ляхов – голову с плеч! Сыскать Обленского и Засекина! Иван Ростовский! Темка! Скачи в свой передовой! Чтобы до моего слова никто не двинулся с места!

– Так напротив нас ляхи пушки выставили! – недовольно прогудел один из окружавших Челядина бояр. – С десяток будет! Начнут по нам палить в упор – кого я удержу?

– Как хошь держи! Но чтобы ни один не ворохнулся! К тому ж, мыслю, не по вам они теперь бить почнут…

Свита московского конюшего спорым поскоком откатилась в сторону выстроенных корпусов русского воинства. От нее то и дело отрывались группки всадников и неслись во весь опор к своим полкам. Летели вестовые и в обратном направлении – за новыми начальственными распоряжениями. Или за тем, чтобы уточнить уже полученные. Что тоже не было удивительно. Особенно в свете того, что над правым крылом рати протяжно взвыли боевые рога, и она, медленно приходя в движение, словно нерешительно накатывающая на берег волна, двинулась с места. Дрогнула земля. Качнувшиеся в порыве единого движения пики над головами ратников придали этому оживлению сходство с кругами от брошенного в воду камня.

А о троих беглецах из Смоленска, успевших за время их короткого знакомства друг друга не по разу предать, но все равно каким-то образом в итоге оказавшихся вместе, все будто бы забыли. Вернее, почти все. За плечами Ярины переминались с ноги на ногу двое стражников, которые явно понятия не имели, что им делать – продолжать стеречь эту странную тощую бабу или вернуться к привычной службе.

– Оставьте ее нам, – прогудел в бороду Кузьма, бросив на караульных очень тяжелый взгляд единственного своего глаза. – Сами теперь разберемся.

– Не велено… – начал было один из пищальников, неуверенно покручивая ус и косясь в сторону обоза. Там угадывалось лихорадочное движение, сновали люди, мычали волы, повозки сдвигались в некое подобие оборонительного рубежа.

– Вертайтесь к своим, тама вы боле пригодитесь, чем будете позориться тут, бабу сторожить посреди чиста поля.

Стражники нерешительно переглянулись.

– Скажете, отдали полонянку людям смоленского владыки, – кольнул взглядом Ярину Денис, давая понять караульным, что кормить повязанную предательницу пряниками никто не станет. – То есть нам. Суд над ней епископ сам держать будет. Таков был наш с боярином уговор. Можете у него спросить.

Ратники еще раз переглянулись, нерешительно стряхивая оцепенение, помялись. Но все-таки передали конец веревки, которым были скручены руки Ярины, Денису. Видимо, разглядев в нем гораздо более представительного и внушающего доверие начальника, чем одноглазый и безухий тать.

– Благодарностей не жду, – подала голос пленница, как только караульные удалились на достаточное расстояние. – Поэтому и вы от меня не дождетесь. Руки развяжите.

– Это с чего бы? – с деланым удивлением вскинул брови Денис. – Предателям и полагается быть связанными. Я вон тем двум честным воинам пообещал, что ты понесешь заслуженное наказание. И слово собираюсь сдержать.