Игра с химерами (СИ)

– Бесстыжая истеричка, – говорю я после недолгого молчания, потом наклоняюсь и взваливаю полное энтузиазма тело на закорки. Голем послушно обвисает, абсолютно не облегчая мне задачу, поскольку из-за крови соскальзывают и мои пальцы, и она сама. Но приходится терпеть.

Я знаю, что её порадует.

Наше место, в которое мы можем уйти, если страданий стало сверх всякой меры.

Заповедник.

– Смотри, где мы, – мои ноги со сладострастием вгрызаются в жестковатую траву, а щиколотки Голем щекочут пушистые венчики сухостоя. Мы в холмах. Светит солнце, не тепло и не холодно, а свежо. За холмами располагается наше пристанище. Я не знаю, кто создал этот мирок, но он заброшен уже очень давно и словно бы законсервирован. Меня устраивает.

Дорожка в Заповедник присыпана хвоей, а по обе стороны от неё – животные немыслимых видов и форм. Пространство здесь складчатое, так что им предостаточно места. Это только кажется, что они напиханы здесь как самоцветы в полировальный барабан.

Ничего больше шпица – и буйство красок. Но я могу сделать и больше. Всё, что она захочет.

– Дай-ка я кое-что тебе подарю, – предлагаю я, опуская свою реплику на землю.

Голем гладит подбежавших зверушек, оставляя на них алые пятна, но, заинтригованная, тут же перестаёт кровоточить, когда я творю что-то по ту сторону холмика, осыпанного мягкими, будто войлочными осенними листьями.

Как ребёнок, моя сестра перестаёт плакать, стоит появиться занятию поинтереснее.

За коим я с ней нянчусь, спрашивается?..

Так или иначе, я уже закончила.

Если бы сейчас у Голем было лицо – оно бы преисполнилось восторга. Но мне не нужно видеть её глаза, чтобы знать о чувствах. В этом разглядывании глаз очарованного ребёнка есть что-то от самолюбования.

Смотрите! Я – великий взрослый, высокомерно и одновременно снисходительно преподносящий нечто новое вот этому «ещё не пожившему». Эх…

Навстречу моей кровоточащей идиотке вышагивает великолепная кабарга. Это низенький самец с изящными ногами и округлым, словно серпик месяца, крупом. Его клыки блестят как жемчужины. Голем сопит, оборачиваясь ко мне.

– Тискай, чего уж, – пожимаю плечами я, и она на четвереньках подползает к маленькому оленю. Несмело гладит его влажный нос, пушистые щёки, мягкие уши.

Он не может сопротивляться. Неизбывной нежности чертовки слишком много, и он пьянеет от каждого прикосновения. Голем прижимается лицевым диском к его лбу и замирает. Слышно только блаженное сопение.

Самец кабарги легко подгибает ноги, ложась. Голем приобнимает его за шею, устраиваясь рядом.

Я смотрю на них с моей фирменной смесью умиления и презрения. Ох уж эти ми-ми.

Кабарга поднимает на меня глаза.

«Позаботься о ней» – мысленно передаю ему я, – «Пожалуйста, сделай это».

Зверь кивает своей точёной головкой. Слегка подрагивают белые полосы на шее, делающие его похожим на сдобренную сливочным кремом шоколадную вафлю.

Он прекрасен.

Как бабочка.

И жить ему также недолго.

Голем, как и всякий ребёнок, не желает зла тому, кто рядом – но нещадно эксплуатирует его на бессознательном уровне.

Раны на её груди и животе начинают затягиваться. Малышка спит и видит сны.

Её подушка же больше не встанет.

Он лениво прядает ушами. Ему всё равно даже то, что клыки уже становятся прозрачными.

Животные не осознают свою бытийную конечность – криттеры сознания тем более. Они всего лишь энергия, волею влияния или чаще случая перетекающие из состояния в состояние.

Так что он спокойно перетекает, отдавая моей девочке то тепло, которого она не допросилась от человека из плоти и крови.

Думаю, я никогда и не узнаю, понравилось ли ему быть кабаргой.

…Обратно Голем приходит на своих двоих. Отшаркивается на пороге со смущением учудившего невесть что подростка, который едва помнит произошедшее.

Незадолго до её появления я сотворила целую кучу бабочек-вампиров, которые слизывают кровь Голем с пола, стен и вещей. Её путь ко мне отмечают всполохи молочно-жёлтых крыльев.

– Ну что, истеричка? – спрашиваю я, сгребая отсыревшую гору книг в полноценную высотку.

Пригибается. Думает, я сержусь.

Я подхожу к одной из полок и окунаю палец в золотистую банку. Мёд. Провожу полукруг по её груди. Спрятавшиеся было по углам бражники «мёртвая голова» сразу же ведутся на приманку, образуя живое ожерелье на её шее. Голем замирает, отчего-то шевеля пальцами на ногах. Я знаю, что она очень довольна.

– Если ещё раз такое… – начинаю я, но куда там!

Будь я хоть трижды демоницей – а запретить влюбляться я не в силах.

– Так значит, ты её всё же не бьёшь, – замечает Тварь Углов, вылезая из-поистине гигантского портрета.

– Это потому что я лелею надежду однажды напинать твою тощую задницу, – я вызываю водяную сферу, чтобы помыть руки.

– Ой, боюсь-боюсь. Раз уж я почистился, я хочу есть. Что ты можешь мне дать?

Неужели я даже не воспротивлюсь этой откровенной эксплуатации?

– Задавай тему, вымогатель.

– Хочу боевик.

Нормально.

– Какой?

– Чтобы чёрт ногу сломал.

– Так у меня для этого есть шкаф, которым я тебя поймала. Вернуть? – вежливо предлагаю я. Тварь Углов негодующе кукожится:

– Не вздумай!.. Просто… Жрать я хочу. Накорми меня, ладно?