Игра со смертью

В чувства меня вернула сирена. Как она умудрялась прорываться в мой сон утробным воем не понятно – меня иной раз не поднимал сигнал в училище разведчиков. Ни раз и не два я просыпала утренние построения, потому что девчонки, жившие в моей казарме, знали – будить Ставыло иной раз себе дороже. Я вспоминала стены комнаты, скрипящие половицы и весёлый девичий гомон по утрам, смех. И невольно ловила себя на мысли, что невероятно дорожу этими воспоминаниями. Они были наполнены надеждой и теплом. Невесть как, но десять девушек сумели отыскать подобное в столь суровом месте, как это. И даже больше – расширить, заполнить и позволить прорасти. Женщины, хранительницы очага. 

И в каком месте я такая? Грязная, порочная блядь, которая не ценит жизнь. Циничная сука, что использует всех и каждого, дергая за ниточки, не привыкшая слышать «нет». У меня была мечта: сбежать от Ханны, запереть ее навсегда самым главным и опасным скелетом в шкафу и вернутся в свою шкуру. Только вот… кто я? Уж явно не та жизнерадостная коммунистка Екатерина, которая гордо выкрикивала «Служу Советскому союзу!» И кем я в итоге стала?

Прикрываю глаза и вздыхаю. Сейчас, наконец оставшись в гордом, долгожданном одиночестве у меня появилось время задуматься об этом. Я слишком долго играла, слишком сильно маска прилпла ко мне. Я забыла об истинных причинах, которые когда-то двигали меня, заставляли нестись вперед и идти по головам. За мной шлейфом тянулся след от кровавого плаща убийцы. А какое оно вообще было, это самое, невинное и важное первое убийство? Кто это был? Бытует мнение, что первая жертва навсегда застывает в памяти, но в моей она или он стерлось. Слишком много их было.

Немцы, французы, англичане, поляки, даже пара испанцев и румынов. Если бы помнила каждого – свихнулась гораздо раньше. Так, о чем это я? Дом. Мечта. Тепло улыбаюсь – когда-то я мечтала о детях. А старшей девочке и оболтусе – сыне, которые никогда не узнают жестокости, что довелось пережить нам с Роневым. Но аборт за абортом наверняка лишили меня уже и этого. Даже если бы нам удалось сбежать, мне не суждено было стать матерью. И эти глупые мечты о небольшом домике на краю мира, тихой, спокойной жизни – они разбивались на осколки прямо сейчас. Запоздало я поняла, что плачу. Пелена из слез застилала глаза, голова понемногу начинала болеть острой, пульсирующей болью.

Вся эта грязь мира, она была прямо у меня на ладони. Вечно напоминала о себе. Хотя бы теми же… причинами. Что там про них? Ради чего я каждое утро поднималась с постели, сжимала кулаки и заставляла себя идти в ванну, приводить, измученное кошмарами, тело в порядок.

- Действительно? – я скептически читала документы, - Они там смеются надо мной?! Это перебор!

- Не кипятись, как будто ты петь не умеешь, - сморщился Степа, откинувшись в кресле напротив. Я только подняла на него взгляд и тут же уткнулась обратно.

Петь я умела прекрасно. Медведь в детстве по ушам не топтался, старательно обходил стороной – гордость школы в вокальном кружке! Учительница музыки готова была молится на мои вокальные данные и была очень удивлена, когда я сказала, что не собираюсь связывать свою жизнь с пением.

- Ненавижу это занятия, - раздраженно фыркнула я, - Кривляться перед ними на сцене, еще чего? Я думала нас вызвали обратно, что бы мы передохнули.

Ронев аж хрюкнул.

- Конечно, станут нам выходные устраивать. С другой стороны, - парень задумался, - Я откровенно буду отдыхать в этом городке. Меня отправят в кое то веки не как солдата.

- Хорошо тебе. Опять по койкам прыгать, Боже… Как меня это достало, та бы знал.

Некая артистка, что выехала из Берлина, случайным образом пропала. Как и ее напарник. Оба прекрасно поют и танцуют, обожают националистический бред. Небольшая подтасовка карт, замена паспортов и вот в городок уже направляемся мы. Степа в настроении приподнятом, а мне было совершенно не спешно. Там имелось подполье, с которым нам предстояло поддерживать связь, всячески оказывать поддержку. Детки.

- Все готово? Ты купил билеты?