Игра со смертью

- Да, - Ронев ободряюще сжал мою ладонь, невесомо целуя в лоб, - Через месяц будем далеко отсюда в Англии нас встретит мой друг и поможет.

- Прекрасно.

Я устало выдохнула, уткнувшись ему в грудь. Скоро все закончится – я жила одной этой мыслью и никакой другой. А потом произошли они.

До сих пор не понимаю, что было в тех ребятах. Пацаны и девчонки, зеленые, напуганные. Потому что мы не успели – половину подполья перебили еще до приезда, а тех, кто выжил, пришлось выискивать подобно крысам подполом. Совмещать это с попытками разузнать что-то дельное и выступать каждый вечер в кабарэ. Разумеется, я стала всеобщей любимицей через три дня. А потом… усмешка ползет по губам, она же отдается болью где-то в груди, рядом с сердцем, но не душой.

Воспоминания о былом. Подполье.

Через две недели после прибытия я сумела разузнать кто был правой рукой главы подполья. К девчонке пришлось идти под покровом ночи, пробираясь по темным улицам и узким пространствам меж заборов. Глубинки России… Я не любила деревни никогда, для меня слишком в них все спокойно и размерено. Куда лучше я чувствовала себя в бурлящих жизнью городах, ощущая вокруг себя потоки жизни. А здесь…  тишина комендантского часа, задернутые шторами окна. И страх, въедливый и животный, который витал здесь. Большинство уже сдались, но только не они.

Раздраженно фыркнула, когда нога утонула в сугробе за калиткой, но решительно двинулась вперед. Пропуск по вечерам – невиданная роскошь, а мне его выдали в первый же день. Такой же существовал у полицаев, немцев и редких русских, которые заслужили доверие.

- Кто идет? – послышался глухой голос из-за двери. Я прикрыла глаза.

- Открывай, девчонка. Я к тебе по делу (нем.)

Полина знает немецкий, хоть и плохо. Ее отец – кто-то из военных нацистов, бросивший мать, ее саму и старшего брата в России еще в детстве.

Дверь открывается. На меня смотрит испуганная девчушка чуть младше меня. Милой личико обрамляют каштановые волосы, крупными кудрями вьющиеся по плечи. Большие глаза, отличающие золотым оттенком, сверкают недоверчиво и стараются прятать злобу. Не мудрено. Я хмыкнула.

- Так и будем стоять на пороге? (нем.)

- И-извините, (нем.) - пробормотала она, пропуская внутрь и тут же закрывая дверь, не позволив холоду пробраться в дом слишком сильно.

- У тебя есть гости? (нем.)

Я оглядывала откровенно бедную обстановку, снимая перчатки. Нам со Степой дом выделили поприличнее, в два этажа. Наивные идиоты не подозревали, какой подарок мне сделали на самом деле – там было несколько спален и разумеется они считали, что мы спим порознь.