Игра во всё

Всё королева Меб. Ее проказы.
Она родоприемница у фей,
А по размерам – с камушек агата
В кольце у мэра. По ночам она
На шестерне пылинок цугом ездит
Вдоль по носам у нас, пока мы спим.
В колесах – спицы из паучьих лапок,
Каретный верх – из крыльев саранчи,
Ремни гужей – из ниток паутины,
И хомуты – из капелек росы.

И так далее. Все эти гениальные слова. Я их, повторяю, произнес в декорациях, которые придумал Анатолий Васильевич. По его идее, на сцене построили нечто похожее на железные строительные леса, какие возводят для ремонта дома, и на этих железяках – полки. И этот длиннейший монолог я читал на этих лесах. Он уже знал, что с пластикой у меня все в порядке. Он мне сказал: «Вы полезайте на эти леса и, лазая по ним, говорите слова Меркуцио». Я спросил: «Зачем, Анатолий Васильевич? Я могу прочитать просто со сцены». «Ну, такое каждый может, – сказал он и перешел на «ты». – Ты сам видел: любой был готов. А вот как ты, так не каждый». Я подумал: «А как же крупные планы?» Но не было никаких крупных планов. Все сняли на общих. Я читал, ползая по «строительным лесам». Потом перезаписали: были какие-то проблемы с микрофонами. Такое случается. Редкий случай, когда съемки обходятся без каких-либо технических проблем.

И моя третья встреча с этим удивительным человеком.

Спектакль «Тартюф» Мольера. Я перешел к тому времени из Вахтанговского театра во МХАТ. Тогда же в Московский Художественный Академический театр пришел народный артист СССР Олег Иванович Борисов. И его и меня художественный руководитель, Олег Николаевич Ефремов, представили труппе: «Вот пришли к нам два новых артиста: Олег Борисов и Владимир Симонов». Вся труппа активно стала хлопать, а мне как-то стало не по себе: кто я и кто Борисов?

Случилось так, что актеру, который играл роль Валера в мольеровской пьесе, сказали, что больше не надо ему ее играть. Его, кажется, потом просто уволили. Какие на то были причины, не знаю.

Короче говоря, мне предложили ввестись в роль Валера, благородного молодого человека, влюбленного в Марианну, дочь наивного, добродушного Оргона, жену которого соблазнил мерзкий обманщик Тартюф. В этом спектакле, в этой бессмертной комедии, были заняты бесспорные звезды: Александр Калягин, Анастасия Вертинская, Юрий Богатырев, Ангелина Степанова… Ну, выше по известности и таланту не так легко придумать. Моей партнершей была Елена Королева. И мы порепетировали. Без Анатолия Васильевича. Он, когда из зала выходил, сказал: «Ну вы введите рисунок; я потом посмотрю». А там сцена локальная. Кроме финала. В финале – я вместе со всеми действующими лицами.

Мы стали репетировать. Мне все показали. Весь рисунок роли молодого человека, влюбленного в Марианну. Вся сцена занимала минут пятнадцать-двадцать…

И вот мы закончили. Приходит он. Садится. «Ну давайте». И я с вдохновением играл с замечательными своими партнерами. В спектакле, который до этого на сцене МХАТа три года шел. Играл при пустом зале, в котором был один только зритель. А это ведь очень трудно – играть вот так, без публики. Комедию играть более чем непросто, как, впрочем, и вообще все. Но комедию надо играть так, чтобы было смешно; а тут без зрителей… Пустой зал… Он один сидел… И вот мы показали. После чего он встал и, немного помолчав, сказал: «Ну мне здесь делать нечего». Ни одного замечания, ни одного совета, ни одного указания, ни одной даже малейшей поправки. Ничего. Он просто встал и просто сказал: «Мне здесь делать нечего». И вышел из зала.

Человек не оттуда

До семи лет я воспитывался у бабушки, мамы отца, Надежды Степановны. Она и мой дед, Алексей Афанасьевич, жили там же в городе, километрах в пяти от центра. Место, где они жили, деревня Костычи называется. Костыч – это такой старинный кафтан. Похож на фуфайку, только из лоскутов. Очень редкий предмет верхней одежды с татарским названием.

У бабушки с дедушкой был одноэтажный деревенский дом. Бабушка держала кур и свиней. Родятся у свиньи поросята, я беру поросенка на руки, а он визжит звонко и беспокойно, как, естественно, поросенок. Бабушка мне: «Отпусти порося, чего ты его схватил. Видишь, как он переживает?» А я его к себе прижимаю: он теплый, маленький, розовый и смешной. Потом они подрастали и их продавали: подросший поросенок значительно дороже новорожденного. Такой семейный «бизнес». У нас мясо всегда было для всей семьи. Мясо засаливали и хранили в погребе. В этом же погребе бабушка с дедушкой во время голода начала тридцатых годов прятались от людоеда. Ходил по округе людоед, убивал людей и их съедал. Возможно, легенда, но то, что страшный голод был, – историческая правда. Официально во всей стране был невиданный подъем сельского хозяйства, а на Волге голод.