Можно, однако, спросить: а связано ли это общее отношение к язычникам с эсхатологическими чаяниями? 28 Евреям не было нужды восхищаться язычниками в настоящем для того чтобы думать, что в конце, когда Израиль будет восстановлен и одержит победу, язычники покаются и обратятся к Богу. Это указывает на еще одно, в некотором отношении еще более серьезное искажение в том изображении позднего иудаизма, которое дает Иеремиас на основании раввинистической литературы. Ни одна из раввинистических дискуссий о «праведных из народов мира» не касается вопроса о том, обратятся ли они и будут ли спасены в день Господа, — т.е. той темы, которой посвящены книга Иеремиаса и настоящая глава. Хорошо известно, что ранняя раввинистическая литература (вероятно, из-за двух восстаний) ничего не говорит о триумфе Бога Израиля в последние дни 29. В раввинистических дискуссиях, например, в Т. Санх. 13.2, обсуждается вопрос, возможно ли (при обычном ходе дел), чтобы язычники, не ставшие прозелитами, были праведными. В связи с этим, очевидно, уже в более позднее время, возникает дискуссия о Ноевых заповедях 30. Согласно раввинистической точке зрения, Бог не ожидает от язычников, чтобы они соблюдали весь закон целиком 31. Вопрос, следовательно, ставится гак: достаточно ли они соблюдают те части закона, соблюдения которых разумно от них требовать, чтобы считать, что они заслужили право называться «праведными». Как я уже указывал, преобладающая точка зрения состоит в том, что так понимаемая праведность язычников возможна. Иеремиас приводит мнение меньшинства по этому вопросу (выраженное р. Элиэзером) как представляющее точку зрения «позднего иудаизма» на спасение язычников. Цитирования исключений из правила, относящегося к другому вопросу, едва ли достаточно для характеристики общепринятого еврейского мнения.
Тем не менее трудно установить, какой позиции придерживалась та или иная конкретная группа во времена Иисуса. Если судить о позиции фарисеев на основании раввинистической литературы, я бы предложил гипотезу, что они надеялись на обращение язычников. Если после 70 г. они готовы были допустить, что некоторые из язычников праведны уже сейчас, почему до 70 г. они не могли думать, что во время оправдания Израиля многие язычники обратятся к истинному Богу?
Если мы потребуем прямых свидетельств, то столкнемся с хорошо известной нехваткой палестинской еврейской литературы, относящейся к периоду между завоеванием Помпея и разрушением Иерусалима. Иосиф Флавий и Рукописи Мертвого моря не очень полезны для рассматриваемой темы — могли или не могли евреи, ожидавшие эсхатологической победы, размышлять об обращении своих угнетателей. Иосиф Флавий бесполезен, поскольку его мнения слишком часто объясняются личной заинтересованностью. Одно из этих мнений — что евреи, за исключением фанатичных экстремистов, были лояльны к Риму, когда дело не касалось монотеизма и вытекающих из него следствий 52. Другое — что лишь немногие, быстро устраняемые твердой рукой Рима, искали спасения. Поэтому из его текстов нельзя узнать, что думали последователи Египтянина и других «пророков, обещавших знамения» об обращении язычников 33. Кумранских ревнителей завета, хотя они и могли писать все, что думали, следует рассматривать как нетипичных. Они считали, что все, кто не присоединился к их общине с ее руководителями» будут уничтожены. В Рукописях Мертвого моря о новом собирании еврейской диаспоры говорится ничуть не больше, чем об обращении язычников. Тем не менее, ожидание того, что диаспора будет собрана. — наиболее устойчивая часть еврейских эсхатологических чаяний. Мы должны рассматривать узкую сотериологию Рукописей как нерепрезентативную.