Икабог

Несмотря на то, что Дейзи было холодно, страшно и неуютно, покачивание фургона в конце концов её убаюкало. И вдруг что-то заставило девочку проснуться. Теперь в воздухе ощущался какой-то непривычный, не слишком приятный для неё запах. Через некоторое время она сообразила, что так пахнет вино: иногда, в очень редких случаях, господин Паркетт позволял себе бокал-другой. Должно быть, они подъезжают к Цинандалу – городу, где она ещё ни разу не была, подумала Дейзи. Сквозь маленькую дырочку в мешке она увидела, как над горизонтом медленно поднимается рассветное солнце.

Вскоре фургон опять загрохотал по брусчатке и через некоторое время остановился. Дейзи сразу попыталась выпасть наружу, но прежде чем её мешок долетел до мостовой, рядовой Пробоец подхватил его и понёс к дому Мамаши Брюзги, не обращая внимания на то, что Дейзи в мешке сопротивлялась изо всех сил. Дойдя до двери, он несколько раз ударил в неё тяжёлым кулаком.

– Тихо, тихо, уже иду... – послышался изнутри писклявый дребезжащий голос.

Загрохотали засовы, зазвенели цепочки, и в дверях появилась Мамаша Брюзга. Старуха тяжело опиралась на трость с серебряным набалдашником.

– Новый ребёнок для вас, мамаша, – пропыхтел Пробоец, занося извивающийся мешок в прихожую, где пахло варёной капустой и дешёвым вином.

Вы можете подумать, что Мамаша Брюзга встревожилась, увидев ребёнка в мешке, но на самом деле ей уже много раз приносили похищенных детей так называемых изменников. Ей было всё равно, что это за дети и почему они тут оказались. Старуху интересовали только деньги: ей официально платили один дукат в месяц за то, что она приглядывала за детьми. Чем больше детей набивалось в её ветхую лачугу, тем больше вина Мамаша Брюзга могла себе купить, а до остального ей не было дела. Поэтому она требовательно протянула руку и проскрипела: «Плата за присмотр – пять дукатов» (старуха всегда называла эту сумму, если видела, что кто-то хочет избавиться от ребёнка).

Пробоец сердито покосился на неё, отсчитал пять монет и вышел, не сказав ни слова. Мамаша Брюзга ухмыльнулась и захлопнула за ним дверь.

Забираясь обратно в фургон, Пробоец услышал, как зазвенели цепочки и защёлкали замки на входной двери. Хоть он и лишился половины месячного жалованья, но проблемы с Дейзи Паркетт больше не существовало, и Пробоец с чистой совестью отправился обратно в столицу, то и дело подгоняя коня.

Глава 28. Мамаша Брюзга

Убедившись, что входная дверь надёжно закрыта, Мамаша Брюзга стащила мешок со своей новой подопечной.

Жмурясь от внезапного света, Дейзи обнаружила, что стоит в узком, довольно грязном коридоре, лицом к лицу с уродливой старой женщиной, одетой во всё чёрное. На кончике носа у старухи торчала большая коричневая бородавка, из которой росли волосы.

– Джон! – проскрипела Мамаша Брюзга, не отрывая глаз от Дейзи.

В прихожую, шаркая ногами и похрустывая костяшками пальцев, вошёл мальчик. Был он намного старше и выше Дейзи; на его тупом лице застыло хмурое выражение.

– Пойди наверх и скажи всем Джейн, чтобы они положили ещё один матрац в своей комнате, – приказала старуха.

– Пошли кого-нибудь помладше, – пробурчал Джон. – Я ещё не завтракал.

Мамаша Брюзга неожиданно взмахнула своей тяжёлой тростью, метя набалдашником в голову мальчика. Дейзи в ужасе закрыла глаза: ей показалось, что массивный серебряный шар сейчас с треском врежется в висок. Но мальчик увернулся так ловко, будто постоянно тренировался. Ещё раз хрустнув костяшками, он угрюмо проворчал: «Да ладно, ладно...» и поплёлся вверх по рассохшимся ступенькам.

– Как тебя зовут? – спросила Мамаша Брюзга, поворачиваясь к Дейзи.

– Дейзи, – ответила девочка.

– Неправильный ответ, – отрезала Мамаша Брюзга. – Тебя зовут Джейн.

Чуть позже другие дети рассказали Дейзи, что Мамаша Брюзга поступала так же с каждым прибывшим ребёнком. Каждую девочку она переименовывала в Джейн, а каждого мальчика – в Джона. Следя за тем, был ли ребёнок готов откликаться на своё новое имя, Мамаша Брюзга определяла, легко или трудно будет его подчинить.

Те, кто попал к Мамаше Брюзге в совсем юном возрасте, понятное дело, просто соглашались с тем, что их зовут Джон или Джейн, и быстро забывали прежние имена. Бездомные и потерянные дети понимали, что новое имя – это невысокая плата за крышу над головой, и тоже быстро примирялись с такой заменой.

Но иногда к Мамаше Брюзге приводили ребёнка, готового отстаивать своё имя до последнего. Ещё до того, как Дейзи открыла рот, старуха уже поняла, что это именно такая упрямица. Новая девочка, одетая в комбинезон, стояла напротив неё со сжатыми кулаками и смотрела гордо и с вызовом. Хотя она была худенькой, в ней чувствовалась внутренняя сила.

– Меня зовут Дейзи Паркетт, – возразила девочка. – Дейзи – это в честь маргаритки, любимого цветка моей мамы.

– Твоей матери уже нет в живых, – фыркнула Мамаша Брюзга. Она никогда не упускала случая напомнить подопечным, что их родители умерли. Старуха считала, что маленькие негодяи не будут думать о побеге, если бежать им будет некуда.