Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Девушки из Польши все как одна решили не возвращаться домой. Рена Корнрайх с сестрой Данкой уехали в Голландию, их подруги Эрна и Фела остались в Швеции, Дина Дрангер отправилась во Францию. Сара Блайх в итоге эмигрировала в Аргентину. У Марги Беккер была тетка в Америке, которая, получив известие от племянницы, сразу выслала ей телеграфом сто долларов. Марги купила себе приличное платье и села на поезд в Восточную Словакию. В поезде она познакомилась с будущим мужем, Соломоном Розенбергом, который тоже возвращался из лагерей.

Дорога домой для многих стала путешествием эпических масштабов, настоящей одиссеей с разными препятствиями в пути. Где-то автостопом, где-то на поезде, где-то приходилось проситься в попутные телеги, а где-то – много миль шагать пешком. Эдите даже довелось перейти мост, раскачивавшийся над темными паводковыми водами реки Ваг, бурными от тающего в горах снега.

У некоторых девушек – как, например, у Като (№ 1843), подруги Ленки Герцки по Прешову, – была карточка от Красного Креста, дававшая право на бесплатный проезд в поезде. А другие – в том числе Эдита – ничего подобного не получили.

Линда со слезами вспоминает момент, когда в лагерь для перемещенных лиц, где они с подругами сидели на карантине, приехала международная комиссия, которая объявила, что они теперь считаются «гражданами мира». Им выдали документы, позволявшие ехать, куда захотят. Но хотели они одного – вернуться в Словакию. «Я уже знала, что всех моих истребили – и брата-близнеца, и сестру, и других братьев. Но мне все равно хотелось домой».

В Братиславу раз в неделю ходил поезд из Праги. Чтобы сесть на него, Линде с подругами пришлось пешком прошагать 318 километров до Праги из Берлина. Придя, они обнаружили, что поезд до отказа набит беженцами. Поэтому Линде с Пегги и другими девушками пришлось взгромоздиться на крышу.

«А почему бы не прокатиться наверху? Ведь я была молода». И жива.

С крыши поезда перед глазами разворачивался мир. Далекие зеленые горы, голубое небо с белоснежными пятнами облаков – это была свобода. Безотрадные серо-бежевые тона Аушвица растворились в ярком свете чисто вымытого небосвода. Никаких колючих проволок, ни единой вышки, сколько видит глаз. Ветер в волосах, сладкий весенний воздух, цветущие деревья – это была свобода. Солнце припекало, грело их усталые кости и мышцы, затвердевшие от труда, голода и страха. И вот напряжение растаяло и ушло в металл вагонной обшивки. Проезжая мимо городков и деревень, беженцы махали руками из окон и с крыш. Местные жители радостно махали в ответ. Как и три с лишним года назад, девушки громко запели. Но в этот раз – не гимн Словакии.

Возвращение

Дорогу в тысячу километров от Германии до родного Гуменне Рия Ганс (№ 1980) прошла пешком. Она добралась туда в августе 1945 года и весила на тот момент 39 килограммов. За эти месяцы на воле она уже успела немного набрать вес. «Я была вся больна. Моя кожа – мне даже укол не могли сделать. Мое тело все высохло, мама готовила мне ванны с кокосовым маслом». Рия принадлежала к числу тех немногих счастливиц, чьи родители остались живы. У ее отца была ферма, и, когда «в городе дурно запахло», семья переехала туда. Они стали одеваться, как словацкие фермеры, и водить детей в церковь, чей священник с ними дружил. Как и Лу Гросс, братья и сестры Рии вызубрили «Отче наш» и научились выдавать себя за католиков. Так семья Гансов и выжила.

Когда освободили Берген-Бельзен, сестра Ивана Раухвергера весила 38 килограммов. Приехав к Ивану после двух месяцев реабилитации в британском военном госпитале, «она все равно весила всего килограммов сорок. Она была без волос, без зубов». Иван даже поначалу ее не узнал. Проблемы со здоровьем не отпускали ее почти всю жизнь – «множество операций, пересадка кожи, неработающие почки».

Но лишь очень немногим девушкам было куда вернуться. Пегги знала, что ее братья и сестра погибли в газовых камерах Аушвица, но надеялась, что на родине хоть что-нибудь осталось. Она два часа прошагала от Стропкова до своей деревушки, но обнаружила, что там все заброшено, а их ферма сгорела дотла. Обратная дорога до Стропкова оказалась еще длиннее – на Пегги теперь висел груз утраты и воспоминаний. В последний раз она на этой дороге прощалась со своей семьей, не предполагая, что больше они никогда не увидятся; она тогда была вместе с Анной Юдовой (№ 1093) и Руженой Клейнман (№ 1033). Подруги тоже уцелели, но где они сейчас? Она присела на обочину в еврейском квартале Стропкова и расплакалась. Без гроша, без крыши над головой, без семьи – одна-одинешенька во всем мире. Молодая вдова-еврейка, чей муж прятал ее с дочерьми-близняшками от немцев в подземном убежище, остановилась рядом с Пегги и спросила, что случилось.

– Я не знаю, как мне теперь жить! – рыдала Пегги.

– У меня есть кровать и диван, – сказала вдова. – Будешь спать с одной дочкой на диване, а я с другой – на кровати.

В этой созданной на ходу новой семье Пегги стала няней девочек и постепенно вернулась в мир живых.