Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Линда у родительского дома обнаружила, что вокруг все осталось, как было в день ее отъезда. Молясь, чтобы хоть кто-то из семьи оказался живым, она постучала в большие деревянные ворота. Открыл украинец со стальным лицом и уставился на нее.

– Что тебе надо?

Как можно вести себя так грубо с изящной юной женщиной, а тем более – с такой хрупкой и миловидной, как Линда?

– Это наш дом, – произнесла, запинаясь, Линда, она не нашлась, что еще сказать. – Я хочу вернуться в свой дом.

– Он мой. Я купил его за доллар, – отрезал украинец. – Убирайся, откуда пришла! – И ворота перед ее носом захлопнулись.

«Так меня встретили дома… Я чувствовала себя призраком, вернувшимся из собственной могилы».

В Аушвице ей довелось изведать немало злодеяний – жестокость, смерть, убийства, – но ее все равно до глубины души потрясло, что гардисты отобрали всю их семейную мебель, все памятные ей предметы из детства, все фамильные вещи матери, да и сам дом они тоже украли. У нее не было семьи. Не было наследства. Лишь обрывки памяти, которые не занесло песком за годы рабства.

Она вернулась в Братиславу, где у нее оставался кое-кто из подруг, и вскоре нашла свою сестру – во время войны та жила по фальшивым документам, притворяясь католичкой. А потом она в хлебной очереди познакомилась с Фредом Бредером, и в 1946 году они поженились. Теперь она больше не одинока. Чтобы вернуть семейный дом, понадобилось 20 лет, но она боролась за него с тем же упорством, с каким в лагере боролась за жизнь. Но, как нам известно, к тому моменту, когда дом вернули их семье, сама Линда уже жила в Америке.

Алиса Ицовиц (№ 1221) приехала в Словакию на телеге в компании других девушек. Подойдя к одной ферме, она обратилась к хозяину-словаку с традиционным словацким приветствием:

– Dobrý deň k požehnané Ježišovi Kristovi! Добрый день, чтобы славить Христа!

– Navždy! – откликнулся тот. – Во веки веков!

Как славно было оказаться на родине, говорить на родном языке, и Алиса улыбнулась жене фермера, которая вышла к калитке посмотреть, кто там.

– Пожалуйста, не могли бы вы дать нам немного молока? – попросила Алиса. – Мы едем из концлагеря и очень хотим пить.

Супруги поняли, что Алиса с подругами – вероятно, еврейки, и теперь смотрели на них с ужасом.

– О боже! – воскликнули они. – Вас же травили газом и сжигали. Сколько вас там еще осталось!

«Совсем забыла, ведь я же в Словакии, – рассказывает Алиса, качая головой. – Нельзя сказать, чтобы мы гордились таким приемом». Они с подругами развернулись и, «отряхнув прах со своих ног», ушли.

Эдита тоже столкнулась с подобным на рынке через пару дней после приезда. Одна женщина узнала ее и сказала:

– Вас возвращается больше, чем уехало.

Для некоторых приземление прошло мягче.

Ида Эйгерман (№ 1930) оказалась в лагере для перемещенных лиц в немецком городе Поккинг, откуда ее забрали чехи, приславшие автобусы для чешских и словацких беженцев. «Могу сказать, это был самый счастливый день в моей жизни. Мне… мне удалось убежать от смерти. И чехи были очень добрыми. В дороге нас кормили – и молоко с пирожками, и бутерброды с колбасой, и еще много чего. Столько и не осилить. Когда так долго голодаешь, разучиваешься есть».

Этта и Фанни Циммершпиц (№ 1756 и 1755) вместе с кузиной Мартой Мангель тоже в итоге добрались до Праги, но пешком. Поезда оказались забиты, влезть в вагон было практически невозможно, но они прослышали, что группа поляков и словаков решила собрать уцелевших узниц родом из Словакии и стать их эскортом по дороге домой. 300-километровый путь занял больше недели, но девушки чувствовали себя под надежной защитой, о них заботились.

Поднявшись по крутому холму в старую часть Попрада, Этта, Фанни и Марта обнаружили, что от их семей остались лишь пустые, полуразрушенные дома. Соседка со своего двора помахала Марте, подзывая ее, и открыла ей дверь.

– У меня для тебя кое-что есть.

Она взяла лопату и повела Марту на зады, где выкопала испачканный землей фланелевый сверток. Незадолго до того, как забрали Мартину мать, та пришла к соседке с мольбой: «Сохрани это для Марты, если она когда-нибудь вернется».

– Вот и ты. А вот и они, – сказала она, вручая Марте фамильные ценности.

Дрожащими руками Марта развернула старую фланель и увидела потускневшее серебро материнских шаббатных подсвечников. Это все, что оставалось у Марты. Ее дочь Лидия пользуется ими по сей день.

Этта рассказывает похожую историю. Когда они с сестрой вернулись в Попрад, их узнал один словак.

– Мне нужно с вами поговорить, – обратился он к ним. До войны их отец ссудил ему 20000 крон. – Я не хочу этих денег.

И он вернул свой долг с процентами.