Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Само собой, безумная страсть Вунша к Гелене наделяла ее более высоким статусом, чем у остальных, и давала ей власть над ними. «Стоило мне лишь сказать, как он [Франц] спас бы меня, все женщины злились. Но у них были на то причины. Одно мое слово, и четверть из них исчезла бы[64]. Но я ничего подобного не делала». Обладать такой властью, а тем более признавать этот факт – дело весьма необычное, но Гелена тут же подчеркивает, что никакой физической близости у них с Вуншем ни разу не было. В более ранних интервью она утверждала, что они попросту иногда обменивались мимоходом парой слов. Но через несколько лет созналась, что «в конце концов по-настоящему его полюбила».

В ответ на вопрос, видела ли она когда-нибудь Гелену на работе, Эдита смеется. «Я нечасто ее видела. Да и его тоже. Они проводили время где-то на верхних полках над грудами одежды. Она была зациклена на себе и на своей любви к этому парню».

Те, кто критиковал Гелену, считали, что она «осталась жива» лишь благодаря Вуншу. Но он далеко не всегда был рядом, не всегда мог ее защитить. «Меня могли убить 20000 раз в других местах», – говорит она. И если бы новость об их романе дошла до его начальства, Вунша бы сурово наказали. А она бы, само собой, лишилась жизни. Тем не менее, среди узниц их отношения не были трепетно хранимой тайной. Многие из выживших упоминают в своих интервью о Вунше и Гелене. «Нас всех это возмущало», – говорит Этта Циммершпиц (№ 1756).

По прошествии года – объясняет Эдита, – их организм приспособился. «Ничего не улучшилось, но наши тела стали привыкать к определенным условиям – погодным условиям, условиям жизни. Когда нас только привезли, мы не знали ничего, но теперь мы научились выживать». Голод сказывался на остроте ума и физической силе, но как только организм адаптируется к нехватке пищи, он сам находит способы себя поддерживать – по крайней мере, на какое-то время.

Женщин в лагере насчитывалось 15000 с небольшим, в то время как номера при регистрации новых узниц уже приближались к 40-тысячной отметке. За один год из зарегистрированных в лагере женщин и девушек более 24000 погибли, и большинство из них – еврейки. Из 15000, зарегистрированных на тот момент, 10000 были сочтены «непривычными к труду», а 2369 – «недееспособными», то есть подлежали помещению в госпиталь или в блок 25. В то время стали наконец вести статистику женских смертей на конец каждого месяца, и сегодня из пепла их истории вырисовывается более четкая картина. Цифры за март 1943 года – катастрофические: 3991 женщина умерла в лагере и 1802 – в газовых камерах. То есть 1589 женщин погибли от болезней, голода, медицинских экспериментов и насилия.

Эпидемия тифа продолжала бушевать, комендант Гесс распорядился тщательно дезинфицировать весь транспорт, на котором узников вывозили из лагеря. Одежда вывезенных также подлежала дезинфекции. Читая между строк приказа, мы понимаем, что речь идет о грузовиках, доставлявших узников в газовые камеры. Откуда еще взяться одежде, требующей дезинфекции, если она не была надета на человека?

Поляки, что водили грузовики и помогали девушкам из «трупной команды», тоже нуждались хоть в какой-то дополнительной еде, и девушки, когда появлялась такая возможность, от всей души с ними делились. От водителей они получали информацию извне, и, когда зима пошла на убыль, те сообщили им – включая Берту, – что до Песаха осталась всего пара недель.

По понятным причинам не все узницы могли поддерживать в себе веру. «Кому там была нужна религия? – спрашивает Эди (№ 1949). – Нам она не полагалась. Нам вообще ничего не полагалось. Кого там могло это волновать?»

Волновало, как минимум, Берту. Они с подругами решили рискнуть и отметить седер, оповестив об этом других обитательниц блока 27, чтобы те начали «организовывать» еду. Одна из девушек стащила в «Канаде» изюм, а другая с помощью кухонных работниц «организовала» лимон и немного сахара. Теперь они располагали всеми необходимыми ингредиентами для изюмного вина[65] – кроме воды.

Доступ к питьевой воде имелся у девушек из «трупной команды», но им некуда было ее налить. Скорее всего, они взяли ту самую емкость у Марги. Посреди ночи виноделки поставили эту емкость на дровяную печь в центре блока и стали ждать. Когда смотришь на воду, она никогда не закипает, а если от этого зависит твоя жизнь, то процесс и вовсе становится бесконечным.

В настороженной лагерной тишине слышались то выстрелы, то беспокойный стон спящего, то чей-то предсмертный хрип, то крысиная суета. Но в блоке 27 той ночью в темноте опустилось таинство. Это была Божья работа. Она наполняла их жизнь смыслом. Играла ту же роль, что Сопротивление – для духа.

Когда вода наконец закипела, они положили в нее изюм, лимон, сахар и накрыли емкость косынкой, чтобы туда ничего не падало. Потом поставили ее повыше в углу одной из коек, куда не доберутся крысы, и оставили вино бродить, а сами легли спать.