Иконография Богоматери. Том первый

Конечно, сама богословская среда, в которой вращалась иконопись, как и всякое духовное и церковное дело Византии и Греческого Востока, не могла не повлиять определенным образом на руководящую мысль и в этой хотя бы и художественной области. Так, говоря кратко, постановка вопроса о «Богородице» заключена в средине богословской тезы о Слове – Логосе, о единстве совершенного Бога и совершенного Человека, о различении ϕύσις и ὑποστάσις. Формула Халкидонского собора гласит: Ὁμολογοῦμεν τὸν ϰύριον ἡμῶν... ϑεὸν τέλειον ϰαὶ ἄνϑρωπον τέλειον... ὁμοούσιον τᾡ πατρὶ τὸν αὐτὸν ϰατὰ τὴν ϑεότητα ϰαὶ ὁμοούσιον ἡμῖν ϰατὰ τὴν ἀνϑρωπότητα; δὺο γὰρ ϕύσεων ἕνωσις γέγονε; διὸ ἓνα χριστόν, ἓνα υἱόν, ἓνα ϰύριον ὁμολογοῦμεν; ϰατὰ ταύτην τὴν τῆς ἀσυγχύτου ἑνώσεως ἔννοιαν ὁμολογοῦμεν τὴν ἁγίαν παρϑένον Θεοτόϰον, διὰ τὸ τὸν ϑεὸν λόγον σαρϰωϑῆναι ϰαὶ ἐνανϑρωπῆσαι ϰαὶ ἐξ αὐτῆς τῆς συλλήψεως ἑνῶσαι ἑαυτῷ τὸν ἔξ αὐτῆς ληϕϑέντα ναόν.

Однако, ни в данном случае, ни в других подобных, важнейшая сторона дела принадлежит не богословским определениям, а народному религиозному чувству, на котором и строилось в Византии православие, пока оно было жизненно. Несомненно, что партия антиохийцев[68] вообще и Нестория в частности, с их «христологией», была побеждена столько же Кириллом Александрийским, сколько народной простой верой, бесповоротно определившей направление умов народной массы. В виду этого, с точки зрения православия, а не западной его критики, конечно, историю столкновения Нестория с православием нельзя называть «трагедией», как называет ее в своей «истории» аб. Дюшен. Западная точка зрения, в последнее время подыскивающая основания для некоторого оправдания Нестория, расходится с православной, которой ранее и сами папы открыто подчинялись.

Древнее предание гласит, что постановления Эфесского собора (431 года) были торжественно и на век закреплены, и наглядно, для всего римского народа, представлены папой Сикстом III (432–440) в построенной им на вершине Эсквилинского холма базилике во имя Пресвятой Девы Марии, – затем церкви св. Марии Великой – S. Maria Maggiore, мозаическими изображениями, в ее честь сочиненными.

Предание не точно передает факты, но вскрывает в них внутреннюю историческую связь и смысл и может пособить в понимании памятника[69], если это основное предание отделить от других, связавшихся с памятником впоследствии. Так, известно, что до базилики Сикста была уже на этом месте базилика, построенная папой Либерием (352–366), о чем и в Liber Pontificalis записано: hic fecit basilicam nomini suo juxta macellum Liviae, а этот macellum – рынок находился именно на Эсквилинском форуме.

Но предание (записанное в XIX веке) гласит, что и эта базилика Либерия (хотя она могла быть и «торговой» базиликой, не храмом) построена была по обету, данному по случаю явления Божией Матери, повелевавшей построить ей храм на месте выпада снега (поблизости Колизея есть доселе церковка во имя S. M. della Neve). Такое предание[70] переводит постройку храма во имя Божией Матери к середине IV века, что представляется ныне, по имеющимся данным, исторически невозможным: все попытки отнести какие-либо памятники во имя Божией Матери в Риме ко временам Константинова века издавна признаны несостоятельными.

Так, известный Чиампини[71], в своем сочинении о постройках Константина Великого, относит к их числу несколько храмов имени Божией Матери, будто бы построенных Константином в Константинополе: Божией Матери ἀχειροποιητοῦ, Божией Матери «Жезла», в Сигме, Божией Матери и св. Феклы (руководясь свидетельствами Кодипа и указаниями Дю Канжа), даже один храм в Галлии (Клермоне, по свидетельству Григория Турского), но не решается определенно назвать ни одного храма в самом Риме, и даже самую церковь S. M. in аrа Coeli не считает Константиновского времени. Все же древнейшие капеллы и алтари, иногда украшенные мозаиками и освященные во имя Божией Матери, Чиампини относит к позднейшим временам, хотя пользуется случаем упомянуть их в книге, ради самой их древности.