Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

А вон там, далеко впереди, на желтой полосе хлебов темнеет станица. Она, как многотрубный пароход на горизонте: лениво тянутся к небу дымы пожаров. Это наш поворотный пункт на Прочноокопскую. Развернулись влево, тут же начали набирать высоту. Уже виднеется Армавир, извилистая река – Кубань. Через реку переброшена узенькая перемычка: это и есть мост. Мы все еще «скребем» высоту на перегруженных бомбами «илах», а впереди, будто черное облако, стеной повисли разрывы заградительного зенитного огня. Чем ближе к мосту, тем больше разрывов. Через потрескивание в шлемофонах слышны отрывистые команды наших истребителей: они завязали бой с «мессерами». Мы на боевом курсе, когда маневрировать уже нельзя. Еще чуть-чуть протянуть, не сбили бы до того, как войдем в пикирование… Мост надвигается медленно-медленно, будто скорость у нас уменьшилась.

Время! Самолет кренится, опускает нос. По бронестеклу поплыл и берег, и цель. Нарастает свист встречного потока воздуха, мост быстро увеличивается в размерах, самолет подбалтывает, и от этого вздрагивает мост на перекрестье прицела. В голове лишь одна мысль: «Попасть, попасть, попасть!..»

Нажатие на кнопку сброса бомб, и в этот же миг сильный хлопок, будто у самого уха лопнул детский воздушный шарик, самолет тряхнуло. Вывод из пикирования, разворот, мгновенный взгляд назад – там всплески воды, в крутом вираже самолет Талыкова. В шлемофонах сиплый голос истребителя и слова, больно уколовшие в самое сердце: «Мимо, мимо…»

Летим обратно. У меня на левом крыле дыра. Вот почему тряхнуло самолет в момент сбрасывания бомб – зенитный снаряд угодил. Ровно поет мотор. Талыков идет справа – крыло в крыло, а на душе плохо. Очень плохо. Задание не выполнено…

В эту теплую августовскую ночь лежали мы вдвоем с Талыковым на охапке сена, покрытой брезентовым чехлом от самолета. Где-то далеко бухали пушки, над Невинномысском отсвечивало зарево. Пролетел, нудно завывая, фашистский разведчик. Вдали воткнулся в небо синий луч прожектора – стоял вертикально, словно прислушиваясь к чему-то. Затем он лениво зашарил, слизывая пушистые звезды. Близко стучали по железу молотками: наши механики Темнов и Логинов латали дыры на «восьмерке» и «девятке». Талыкову тоже досталось осколками по хвосту.

– Интересно, где теперь наши? – сказал Талыков. Наши – это «безлошадные» летчики и техники да девушки-оружейницы, прибывшие к нам в полк незадолго до начала отступления из Донбасса. Да еще восемь сержантов-летчиков, выпускников Ворошиловградского училища, объявившихся у нас под Ростовом. Где-то они? Пешей братии набралось много, а машин для перевозки их с одного места на другое нет. Двинулись пешком на восток еще из Кагальницкой. Это шествие возглавил командир второй эскадрильи майор Хашпер, тоже недавно прибывший в полк. Указали им конечный пункт сбора – аул Ачалуки. Уже пятнадцать суток мы не знаем, что с ними. Миша спрашивал о «наших», а думал, конечно, об одной сероглазой девушке – Ксении. Да и она, шагая где-то там, по пыльным дорогам, не перестает небось думать о своем «рыцаре». Не раз замечал, как она стирала ему подворотнички, носовые платочки – значит, непременно думает. Ох эти девушки…

Появились они у нас в полку в июне сорок второго. Был как-то звонок из штаба дивизии:

– Отправьте своего представителя на сборный пункт, пусть отберет для зачисления в штат полка шестнадцать девушек.

Кожуховский думал, что ослышался, переспросил:

– Девушек, говорите?

– Да, девушек…

– А что мы с ними делать будем?

– Они будут делать все, что положено оружейнику.

Начальник штаба всполошился. Невиданное дело! До сего времени женщины попадались только в штабах на должности машинисток или связисток, а чтоб техниками или оружейниками работать – такого в авиации еще не бывало. Разве у слабого пола хватит сил подвешивать на самолет стокилограммовые бомбы или снимать, разбирать для чистки и вновь устанавливать пушки по 70 килограммов весом?

Кожуховский выделил грузовик ЗИС-5, представителем послал комиссара третьей эскадрильи Якова Квактуна.

– Отбирай там девчат покрупнее… покрупнее… сам понимаешь…

Квактун намеревался выполнить в точности инструкцию нашего Эн-Ша, но ничего из этого у него не получилось. Начал выстраивать в одну шеренгу самых высоких, а вслед за ними без всякой команды потянулись и низкорослые. Все астраханки твердо заявили:

– Поедем только в один полк, разлучаться не желаем!

Шестнадцатой стала в строй Тося Табачная – от горшка три вершка. Ее-то Квактун хотел начисто забраковать, но у той по щекам покатились крупные слезы, а остальные в пятнадцать голосов застрекотали, как сороки. И Квактун сдался.

Все летчики и техники исподтишка поглядывали на прибывший грузовик. Около сарая, куда уже натаскали сена вместо постелей, шла разгрузка. Девушки были в хромовых ботиночках и подогнанных по фигуре гимнастерках, в юбочках до колен. Они быстро скрылись со своими пожитками в сарай. Наш «профессор», техник Максим Иванович Шум, тогда не удержался и выразился вслух:

– Девчатки фигуристые…