Меня будто в грудь толкнуло. Я поверил его искренности – у Талыкова хватит решимости, это он уже доказал 29 июля там, у Несмеяновки… Что ему ответить? Если отговаривать – то, чего доброго, заартачится и еще больше утвердится в своем решении. Да и как буду выглядеть перед Талыковым я? Ведомый готов на все, а ведущий дрожит за свою шкуру? Я сделал вид, что ничего не слышал, и крепко задумался. «Погибнуть мы еще успеем… Как перехитрить противника, чтобы он нас не заметил издалека, как вчера? Азбучная истина тактики гласит: старайся не повторять того, что однажды сделал… А если зайти на мост с другого направления?» И тут меня будто осенило: как раз и получится, что мы будем подходить со стороны солнца! Если идти с пологим снижением и точно в створе между солнцем и целью, мы окажемся в слепящих лучах солнца – это помешает зенитчикам заблаговременно нас обнаружить. Вот только солнце слишком высоко уж поднялось… Ну и что? Мы высоту наберем побольше, снижение начнем издалека на минимальных оборотах, тогда и звук моторов нас тоже не выдаст… И еще пришла мысль: «Мы ведь вчера не давили огонь зениток, потому что перед атакой не успели набрать достаточной высоты. Теперь же другое дело!»
– Я полечу впереди и буду обстреливать дальний от нас берег, а ты оттянешься назад и пали по ближнему. Подавим огонь зениток, а бомбами в это время будем целить по мосту, – сказал я.
Талыков внес и свое предложение:
– И бомбы сбросим не по инструкции, а метров с двухсот, а то и пониже… Ну тряхнет взрывной волной, пусть и дырки от своих осколков будут. Зато точнее попадем…
И вот мы в воздухе. Позади, словно конвой, – четверка истребителей; много выше ее вторая четверка плывет по небу. Это наши защитники. Остальные «ястребки» вырвались вперед, скрывшись в лучах солнца. Их задача – расчистить воздух от вражеских истребителей или сковать их боем до нашего подхода. Армавир мы обошли стороной, сделав изрядный крюк в сторону станицы Курганной. В этих местах тоже горели посевы, и по всем проселкам ползли немецкие танки. Вот уже куда прорвались со вчерашнего вечера! Высоту мы начали набирать далеко от Прочноокопской, и, когда закончили разворот и взяли курс на цель, солнце оказалось строго за хвостом самолета. Снижаться было еще рано, а тут впереди что-то блеснуло на солнце. Навстречу пронеслась «рама» – двухфюзеляжный разведчик «Фокке-Вульф-189». Я взглянул на своих истребителей – думал, устроят погоню. Нет, не стали трогать эту «каракатицу». Молодцы ребята, удержались от соблазна увеличить боевой счет да еще и полторы тысячи рублей премии получить. Они твердо знают свое дело – охранять нас – и летят, соблюдая полное радиомолчание, никто словечком не перекинулся!
Показался мост – медленно наплывает на нас. На обоих берегах – скопище войск. Мы планируем на малых оборотах, направив носы штурмовиков на цель. Медленно теряется высота. А зенитки молчат. Хорошо… Ну пора начинать! Я выпустил «эрэсы» по дальнему берегу, заработали пушки, затрещали пулеметы, а мост уже в прицеле. Палец ложится на кнопку сбрасывания бомб. Высота – четыреста… По привычке чуть было не нажал. «Бомбить ниже!» Секунда, еще одна, еще… Хватит! Вдавил пальцем кнопку и мгновенно ощутил сильный удар снизу. Показалось, что не на парашюте сижу, а на голой доске и по ней снизу кто-то ударил кувалдой. Самолет на большой скорости низко несется прямо на крутой берег. Делаю «горку» – под мелко вздрагивающими консолями крыльев мелькают танки, автомашины. В их гуще – дорожка багровых вспышек: это, конечно, Талыков при выходе из пикирования добавил туда огонька. В шлемофонах потрескивает, и тут же звучит знакомый сиплый голос истребителя:
– Молодцы, «горбатые» [19] , попали в цель!
– Вас понял… понял… – ответил я, не торопясь и вроде бы вяло, а сам чуть не сорвался на радостный крик.
Сзади меня «девятка» плавно ложится то в правый, то в левый крен, грациозно выполняя «змейку». Я ценю это и понимаю, как сейчас хорошо на душе у Талыкова. Ровно поет мотор… Скорее бы аэродром Новоселицкое!
Кавказ
Из Новоселицкого мы перелетели на полевой аэродром Курская и оказались восточнее Минеральных Вод. Полк по-прежнему действовал лишь двумя самолетами: «восьмерка» и «девятка» оказались на редкость живучими. После бомбежки Прочноокопской переправы мы с Мишей сделали вдвоем десять боевых вылетов.
Было 8 августа 1942 года. Стояла такая жарища, какой в то знойное лето еще не бывало. До брони штурмовика не дотронуться – она словно раскаленная сковородка. Пока рулишь на старт, вода в системе охлаждения закипает, и мотор «самоварит» и «коптит». При взлете с бомбовой нагрузкой штурмовики еле отрывались на самой границе летного поля.
Мы летали в легких комбинезонах, надетых поверх трусов: но и в таком одеянии даже при открытых форточках в полете чувствовали себя не лучше, чем в танке. Возвратившись с задания, рулили на стоянку к лесопосадке. Холобаев уже поджидал нас там, у водозаправщика, держа в руках шланг.
– А ну-ка, хлопцы, раздевайтесь! Быстро!