Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

Меня война занесла в знакомые места. Я вспомнил санаторий Буюр-Нус, откуда заспешил в Николаев, чтобы не опоздать на фронт. А сейчас в Крыму немцы, и, кажется, на всех хватит этой затянувшейся войны. Враг рвется к Нальчику – городу моей крылатой юности, где в 1934 году я начал работать летчиком-инструктором в аэроклубе. В Дербенте, куда мы теперь направлялись, мне побывать еще не довелось, но об этом древнем городе я слышал от матери в детстве. От воспоминаний щемило сердце: разве можно было предположить, что война докатится до этих мест, которые я когда-то считал краем нашей земли? Вот и увижу теперь Дербент, где полвека назад ступала нога моих покойных родителей, увижу и то самое синее море, о котором рассказывала мать…

Остановку для сбора полка сделали на окраине Гудермеса возле заброшенного сарая и скирды. От несметных полчищ комаров и мошкары звенел воздух. Наверное, поэтому мы и не сразу услышали звук моторов высоко летевшего немецкого разведчика.

– Повыше Эльбруса попер, на Баку, – заключил Талыков, взглянув на свою карту.

– А может, и на Тбилиси, – возразили ему.

Мы не знали, куда двинемся после Дербента, и кто-то высказал предположение, которое никому до этого и в голову не приходило:

– А ведь нас могут теперь через Иран в Англию послать.

– Зачем?

– Так надо ж второй фронт открывать! Они, как видно, дрейфят, а мы пообвыклись, пример им покажем…

– А и в самом деле могут послать…

– Только пообносились мы здорово, внешний вид неподходящий.

– За этим дело не станет, новое выдадут.

Мысль о посылке советских летчиков для открытия второго фронта показалась нам правдоподобной. А потом еще размечтались о том дне, когда кончится война. Понимали, конечно, что придет этот день нескоро, поэтому счет времени вели трезво.

– Сколько пятились на восток, столько же и потерянную территорию отвоевывать придется, – высказался Федя Артемов.

Но кто-то его подправил:

– Это если только до нашей границы наступать, а как до самого логова – то еще годик придется накинуть…

– А интересно: будет ли тогда парад на Красной площади?

– Спрашиваешь! Конечно, будет! И наземный и воздушный! Штурмовиков через Красную площадь на бреющем пошлют.

– На бреющем нельзя – кремлевские башни высоки!

– А мы чуточку повыше их!

– А из бомболюков будем сыпать цветы, – убежденно сказал Талыков.

После разговора о параде все почему-то приумолкли. Возможно, кто и дремал, но многие, подперев ладонями подбородки, смотрели на пунцовый, мирно тлевший в дымаре жар.

Созданная нашим воображением картина выглядела красочно: солнечный день, штурмовики стремительно проносятся над древними кремлевскими башнями; под нами нескончаемый людской поток вливается на Красную площадь; колонны расцвечены алыми стягами, реют на ветру знамена… С земли нам приветственно машут руками, а мы, победители, сыплем сверху на колонны живые цветы… И наверное, каждый тогда подумал: «А кому же из нас доведется пролететь над Красной площадью в тот солнечный день?..»

На следующий день в Гудермес прибыли пешие. Им пришлось пройти от Ростова километров 700 под частыми бомбежками, без запасов продовольствия, с ночевками под открытым небом в степи. Пришли они обносившиеся, со стертыми ногами, многие даже босиком, зато никто не потерялся. Вместе с наземным эшелоном прибыл грузовик, заваленный вещевыми мешками и ободранными чемоданами. Там были и веши погибших. Отправить бы их родным, но куда адресовать? Многие города и села, где жили семьи наших однополчан, оказались на оккупированной территории, а кто в какие края успел эвакуироваться – неизвестно.

Майор Хашпер, недавно назначенный на должность командира уже не существующей второй эскадрильи и возглавлявший наземный эшелон, обратился к Холобаеву:

– Вещи погибших – лишний груз. Машина и так без рессор осталась.

– Что ж, по-твоему, выбросить их?

– Зачем же? Надо раздать тем, у кого обмундирование пришло в негодность.

Кто-то из штабных возразил:

– С мертвых вроде бы неудобно…

– С каких это мертвых? – вскинулся Холобаев. – Это наши товарищи, погибшие в боях! Гимнастерку Мосьпанова или Бойко любой из нас станет носить с великой гордостью. Обязательно раздадим. И не просто будем раздавать, а специально организуем вручение. Сегодня же!

К вечеру у скирды выставили обувь, разложили стопочками гимнастерки, свитера. Сильно поредевший полк выстроили в одну шеренгу. Строй медленно обходил командир с начальником штаба. Остановились напротив «профессора» Шума: у того сапоги были хитроумно замотаны проволокой и все равно «просили каши» – портянки вылезают.

– Шум, три шага вперед!

Максиму Ивановичу Шуму вручили сапоги погибшего Ивана Боброва. С поникшей головой он возвратился в строй, а командир двинулся дальше. Федя Артемов стеснительно прикрывает ладонями выгоревшую дыру в подоле гимнастерки.

– Опусти руки… Уже и на летчика не похож, – пожурил его командир.