Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

…Рыжая быстро усвоила наши аэродромные порядки: на полосе приземления, где никому находиться не полагалось, она не появлялась; вдогонку за выруливавшим на старт самолетом Наумова не пускалась и под вращающийся винт штурмовика не лезла. Зато свой экипаж она каждый раз провожала в боевой полет и встречала не так, как мы. Вместе с Наумовым и летчиком Паповым она шла от командного пункта к их самолету. Пока летчик со стрелком надевали парашюты, Рыжая усаживалась поблизости на задние лапы и, задрав острую морду, призывно лаяла. После взлета она продолжала сидеть на прежнем месте: терпеливо ожидала возвращения «своего» самолета. Когда же по аэродрому рулил возвратившийся самолет, собака преображалась: носилась по кругу, закладывая крутые «виражи», делала невероятные прыжки и кульбиты, радостно взвизгивала.

Увидев такое впервые, многие удивлялись:

– Мы отличаем самолеты по бортовым номерам, а как она-то «свой» угадывает?

– Если вблизи – так нюхом, а издали – предчувствием, – пояснил Васильев.

– Какое у собаки предчувствие?

– Я тебе не доктор… А до войны однажды сам убедился: мы спокойно спим, а собака воет. «Сбесилась, – думаю, – что ли?» А вскоре после этого как тряханет! Кровать – ходуном по комнате, ошметок штукатурки с потолка мне по лысине. Землетрясение… Вот какое предчувствие!

Вскоре и мы убедились, что собака действительно умела издали отличать самолет Наумова от других. Тогда она приходила в восторг, встречая хозяина. Около самолета Рыжая становилась на задние лапы, передними упиралась Наумову в грудь, норовила лизнуть в щеку. Только в этих случаях стрелок легонько гладил ее по голове и отстранял.

…Шли дни, недели, один месяц сменялся другим. Запахло осенней прелью. По утрам на землю ложились густые туманы, наши сапоги блестели от обильной росы. На исходе был сорок третий – год наших больших побед под Сталинградом и Курском. Войска Северо-Кавказского фронта тоже продвинулись от Орджоникидзе на 500 километров, но еще весной темп наступления резко снизился. Три наши общевойсковые армии подошли к мощному оборонительному рубежу немцев – «голубой линии», – который преграждал путь к Керченскому проливу и в Крым. Один фланг этого стокилометрового рубежа находился у плавней Азовского моря, второй – у Новороссийска. Наши многократные попытки прорвать оборону успеха не имели, и наступление на Таманском полуострове задержалось надолго.

Зато тогда на Кубани наша авиация впервые за войну выиграла воздушное сражение и завоевала господство в воздухе. Два месяца подряд с рассвета до темноты на всех высотах наши истребители дрались с вражескими самолетами. Потери понесли даже отборные эскадры фашистских истребителей «удет», «мельдерс», «зеленое сердце», переброшенные на этот участок фронта. Не выстояли фашистские асы перед нашими! Братья Дмитрий и Борис Глинки, Александр Покрышкин, Вадим Фадеев (знаменитая «борода»), Николай Наумчик и десятки других летчиков отличились в этих боях, уничтожая вражескую авиацию и в воздухе, и на аэродромах. Теперь перевес сил в воздухе был на нашей стороне. В Крыму и на Таманском полуострове у противника оставалось 300 самолетов, а в нашей 4-й воздушной армии их было в два раза больше, да еще в ВВС Черноморского флота 450 машин! Теперь – только на запад!

…В тот день мы штурмовали быстроходные десантные баржи в Керченском проливе. Папов очень метко отбомбился, и баржа противника сразу же пошла ко дну. Много фрицев барахтались вдали от берегов. Саша Чуприна, летавшая с покорным ей Колей Масаловым, подожгла первого «мессершмитта», и открыла личный боевой счет. Она стояла в комбинезоне, как медвежонок, а летчики и стрелки поочередно трясли ее маленькую руку.

Нам опять предстояло куда-то лететь, поэтому обед привезли на аэродром. В руках уже были миски с бортом, как вдруг Рыжая, кормившая своих малышей (двух родившихся щенят, которых мы назвали Болтиком и Дутиком, дутиком именовалось маленькое резиновое колесико под хвостом самолета), вскочила, навострила уши на запад и тревожно залаяла. У нее даже шерсть на загривке вздыбилась. Вслед за ней затявкали путавшиеся у ее ног щенки. Мы тоже повернули головы на запад, но не обнаружили ничего такого, что могло бы всполошить дворнягу.

Вскоре, однако, мы услышали отдаленный шум мотора с каким-то особенным присвистом, а потом заметили идущий к аэродрому на малой высоте истребитель: посадочные закрылки отклонены вниз, шасси выпущены – колеса под фюзеляжем торчали как-то странно – слишком разъехались в стороны.

– Ребята, фриц блуданул! – послышался ликующий выкрик.

– Не разглядел бы только штурмовиков…

– А если к нам по ошибке плюхнется – вот потеха будет!

Мы еще не успели прийти в себя от неожиданности, а в это время оглушительно захлопали наши зенитки, затрещали счетверенные пулеметы, над головами затенькали пули. Били по низко летящему самолету с другого конца аэродрома.

– Ложись! – последовала команда, и все повалились как подкошенные.