Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

Зенитки продолжали молотить, около нас шлепались осколки, а «мессершмитт» продолжал планировать. В душе мы ругали зенитчиков: ведь прогоняют заблудившегося летчика! Истребитель уже выровнялся у самой земли – вот-вот произойдет касание колесами, но впереди кабины брызнул сноп трассирующих пуль. Летчик на это мгновенно среагировал: дал резко газ, истребитель на форсаже с дымным следом круто полез вверх. Шасси спрятались в крылья, разворот – курс на запад.

– Спугнули, олухи! – крикнул Васильев, но «мессершмитт» в это время опустил нос, пошел к земле, скрылся за стоянками штурмовиков. Там поднялась пыль.

– Сел! Сел!

Все забыли о мисках с борщом, бросились к месту приземления. Каждому хотелось быть там первым, но впереди оказался наш оперуполномоченный Смерша [32] капитан Тарасов. Хоть и был он тучноват, но бежал так резво, что за ним не поспевал легкий Костя Аверьянов. В правой руке у Тарасова был пистолет. Мы тоже опомнились, каждый потянулся к кобуре – ведь сейчас придется фашиста с боем брать…

«Мессершмитт» с черными крестами лежал на брюхе. На его крыле стоял с поднятыми руками светловолосый крепыш в голубой майке. В одной руке у него пистолет – держит его за ствол рукояткой вверх, – в другой шлем с планшетом. Подоспевший первым Тарасов ловко выхватил у фашистского летчика пистолет, провел ладонями по туловищу до колен, взял какие-то документы. А широколицый блондин улыбался и повторял чужое, но вроде бы и похожее на наше русское слово.

Сержант Васильев после быстрого бега часто дышал и с близкого расстояния пристально смотрел на своего заклятого врага. А враг этот на вид симпатичный, фигурой и лицом вышел поскладнее самого Васильева, приятно улыбается. «Посмотреть бы на тебя в тот момент, когда ты целился по нашему самолету, – подумал Васильев. – Какое у тебя тогда было выражение лица? Не одного, конечно, завалил, а теперь прикидываешься овечкой».

– Что это он про судороги лопочет? – спросил Васильев стоявшего рядом Наумова. – Или от страха руки-ноги сводит?

– Не судороги, а судруги… Это по-чешски значит – друзья.

– Их всех подряд надо на гребешке давить. Я бы его сейчас кутними зубами раскусил и выплюнул. Друг нашелся…

– Был врагом, а теперь, может, осознал.

К летчику подошел командир полка, разрешил опустить руки. Тот протянул ему шлем с очками – в подарок. Шлем не кожаный, как у нас, а плетенный частой сеточкой, чтобы шевелюра не выпадала. Очки со светофильтром: в них, даже если против солнца лететь, – не ослепляет, таких у нас тоже не водится. «Вот заразы, как все предусмотрели», – подумал Васильев. А летчик уже представляется нашему командиру:

– Саша Герич, Саша Герич, – и зачем-то показывает рукой на фюзеляж с черным крестом. Открыл он люк – оттуда показалась голова. Герич помог выбраться тощему и нескладному человеку в темном комбинезоне. Тот дрожал как в лихорадке.

– Если бы этот увидел, как наши зенитчики им «салютовали», душа бы сразу из него вон, – так оценил Васильев второго противника.

А Саша Герич в это время ходил вокруг самолета, сокрушенно разводил руками: извинялся перед командиром, что не удалось ему передать целый самолет – пришлось из-за зенитчиков на фюзеляж посадить, винт покорежил.

Гурьбой мы двинулись на командный пункт продолжать прерванный обед. Геричу и его другу-радисту налили по миске остывшего борща. Те с аппетитом уплетали за обе щеки, похваливали. Наблюдая за ними, Васильев почувствовал, что от прежней злости, которая у него комом стояла под кадыком, уже не осталось следа – будто с борщом ее проглотил.

Наш оперуполномоченный исчез – верно, пошел звонить старшему начальнику. Мы время не теряли, расспрашивали Герича, тот охотно отвечал. И все было понятно без переводчика.

– Когда надумал к нам перелететь?

– Давно, да не удавалось. Немцы одних чехов в полет пускать перестали, немецкого напарника дают.

– А как ты Яна в фюзеляж упрятал?

– Он еще с вечера туда залез. А я сегодня полетел к Новороссийску сопровождать разведчика. Высоко летели, боялся, что Ян замерзнет совсем.

– А немец-напарник с тобой летел?

– Летел! Но я хитро спикував, – Герич крутнул ладонью, показал отвесное пикирование.

– Понятно, понятно! – все мы одобрительно кивали головами и смеялись. Тощему Яну во время резкого снижения заложило уши. Он хоть ничего и не слышал, но тоже смеялся со всеми.

У Васильева был наготове вопрос Геричу – сколько тот сбил наших самолетов, но спросить не успел. Подкатил черный трофейный «хорьх», Тарасов пригласил туда «гостей».

…Вслед за Геричем с Анапского аэродрома на нашу сторону перелетели на «мессершмиттах» летчики Матушек и Добровольский. Все они потом воевали в чехословацком корпусе генерала Свободы.

В тот же день к вечеру у нас приземлились два самолета У-2: прилетели наши дорогие друзья из истребительного полка, которые постоянно сопровождали нас в полетах от самого Грозного. Заявилась очень представительная делегация: Герой Советского Союза Василий Федоренко и Владимир Истрашкин во главе со своим боевым комиссаром-летчиком Александром Матвеевичем Журавлевым. Мы гостям обрадовались.