Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

Инспекторская работа

С этого времени я воевал уже в качестве испектора по технике пилотирования в подчинении командования нашей авиадивизии. Смысл моей боевой работы был в том, чтобы контролировать, как действуют летчики дивизии над целью, определять недостатки. После возвращения групп я проводил разбор полетов, указывал, где были явные тактические ошибки, где удачи. Считалось, что должность инспектора-летчика предназначена для лучшего аса среди летчиков дивизии. Инспектор должен быть лучшим летчиком по технике пилотирования, по количеству «эффективных» боевых вылетов, то есть тех, которые закончились большими потерями для противника. Он всегда должен быть авторитетом. Бывало, что, еще не сделав должного количества боевых вылетов, летчик, например с 5-го боевого вылета, начал летать ведущим. Это огромная ответственность: по своим ударишь по ошибке, и все – трибунал, голова долой! Такая судьба была и у меня: про боевые действия я знал не понаслышке. К тому же я 7 лет до войны работал летчиком-инструктором: так что и летный опыт у меня был весьма большой. А тут я был постарше других на десяток лет, а возраст тоже значил много.

Должность инспектора-летчика по технике пилотирования очень ответственная. На нее ставили самого авторитетного летчика дивизии, который должен был выручать своих летчиков из неприятных ситуаций, помогать им уцелеть в сложной обстановке. И еще нанести больший урон противнику…

Я вылетал с группами на боевые задания и обычно шел сзади или сбоку – слева или справа. В хвосте строя легче зайти в хвост к противнику, а если я буду в середине боевого порядка, то там возможности для маневра нет. В середине строя мне и посмотреть-то по сторонам трудно, там я буду смотреть на впереди идущего, чтобы не сомкнуться. А вот когда я иду сзади, у меня есть свобода маневра, я больше вижу. На ходу я подмечал недостатки и открытым текстом корректировал: «Куда пошел, правее, вот там цель!» Летчики меня побаивались: мол, инспектор по технике пилотирования летит, он все видит!

После прорыва «голубой линии», где дивизия понесла тяжелые потери (только мой полк потерял 20 летчиков и воздушных стрелков), она была пополнена и участвовала в прикрытии крымских десантов – на Керчь, на Эльтиген. Эти дни мне запомнились надолго… Штурмовикам часто приходилось летать без бомб. Вместо них подвешивали контейнеры с грузовыми парашютами: сбрасывали боеприпасы, продовольствие, медикаменты.

Весенним днем апреля 1944 года ветер гнал с моря низкие облака – с них лило без перерыва два дня подряд. Боевых вылетов с Тамани в Крым не предвиделось. Отоспавшись, я позже других пришел в опустевшую столовую.

– Осталось что-нибудь? – спросил официантку.

– Найдется, найдется, товарищ капитан, – почему-то засуетилась она. – Есть для вас что-то хорошее… – она загадочно повела бровью и скрылась на кухне.

Этой ночью немецкий самолет из-за облаков сбросил несколько бомб. Целил он, конечно, по нашему аэродрому, а попал в Ахтанизовский лиман. Я, грешным делом, подумал, что мне подадут жареного сазана – одного из тех, что утром плавали в лимане кверху брюхом.

– Уж не рыба ли у вас сегодня на завтрак? – спросил я.

– Хо, рыба! А что мне будет, если еще лучший сюрприз преподнесу?

– Ну сухие духи в военторге попробую достать… – решил отшутиться я. А сам подумал: «Что же за сюрприз такой – лучше жареного сазана?»

– Вот вам… – она выхватила из-под передника газету «Известия». Я посмотрел на первую страницу – Указ Президиума Верховного Совета от 13 апреля 1944 года о присвоении звания Героя Советского Союза офицерскому составу ВВС. Там я нашел свою фамилию, и она показалась мне какой-то чужой…

Я зашарил глазами, задержался на фамилии двумя строчками ниже, и гулко заколотилось сердце. «Гвардии подполковник Зуб Николай Антонович», – прочитал я. 22 июля 1943 года командир 210-го штурмового полка нашей авиадивизии подполковник Зуб погиб на моих глазах.

– С тебя причитается, – сказал мне Николай Седненков, один из немногих летчиков, начавших воевать еще с Донбасса и все еще уцелевших.

Того, что с меня «причиталось», достать по всей Тамани было невозможно. Я уже собирался в «экспедицию»: командир дивизии разрешил по такому случаю слетать в Краснодар на штурмовике. Тогда я спросил Николу:

– А что бы ты сейчас хотел?

– Не пожалеешь? – он поскреб пятерней белобрысый чуб и ткнул пальцем на мою кубанку. Такой головной убор появился у некоторых летчиков еще в Краснодаре, когда нашей штурмовой дивизии было присвоено наименование Кубанской. Я отдал…

Внешне Николай был ничем не приметным парнем, но техники говорили о нем уважительно:

– Наш Седненков может летать на бревне. – Почему-то всегда добавляли «наш», хотя во всей воздушной армии другого Седненкова не было.

Седненков одно время летал на самолете, от которого все отказывались, – мотор дымил, хотя мощность развивал нормальную. Николай по этому поводу еще и шутки отпускал: