Ильич

— Да? — недоверчиво смерив Серого настороженным взглядом, хозяйка квартиры на мгновение задержалась на логотипе «Адидас» на груди у Серого, но все же посторонилась, кивнула на одёжную полку. — Тапочки там. Проходите, молодой человек.

Челло лежал на кровати, укрытый белой простыней до подбородка. Пегая борода торчала в потолок, словно взрыв посреди заснеженного поля. Серый вошёл, прикрыл дверь. В комнате пахло похмельем и аптекой. У стены напротив кровати стоял книжный шкаф, письменный стол и стереосистема «Грюндиг» с вертушкой и кассетником-декой. Рядом на полке тускло поблёскивал хромом и никелем катушечный магнитофон «Олимп».

— Ого! — сказал Серый. — МПК ноль-ноль-пятый??

— Пиво принёс? — сипло спросил Челло.

— Что? — не понял Серый. — А, пиво… Не. Где я его возьму?

— Короче, так. A limine[28] идём в «Глисту», — Челло закашлялся, отдышался и заговорил бодрее. На Серого он всё так же не смотрел. — Деньги у тебя есть?

— Есть, — с непонятной злостью кивнул Серый. — На жопе шерсть. И двадцать штук долга.

На самом деле денег у него было полно — Флинтовскую тысячу долларов он разменял ещё утром в «эксчейндже» у базара.

— Оно и ad meliorem[29], — Челло откинул простыню, сел, и оказалось, что он одет в зелёный с красными вставками тренировочный костюм из эластика. — Я тебе не буду должен. А деньги… чува-ак, деньги — не проблема. Пошли!

Он порывисто поднялся, шагнул к двери, приоткрыл её и прислушался. С кухни доносился шум воды и звон посуды. Челло повернул к Серому мятое, желтоватое лицо и приложил палец к губам — тихо, мол.

Они на цыпочках прокрались в тёмную прихожую, обулись; Челло накинул плащ, взял зонт, сунул его подмышку и принялся осторожно открывать замок. Тот долго поскрипывал, и, наконец, предательски щёлкнул.

— Алёша? — тут же раздался с кухни встревоженный голос и шум воды стих.

— Extra omnes![30] — прошипел Челло, распахивая входную дверь.

Серый рванул в подъезд, Челло заковылял за ним. Они ссыпались по лестнице, словно школьники, сбежавшие с урока, а вслед им летело горестное:

— Алёша! А покушать? У тебя же диета…

* * *

«Пивной павильон № 3», в народе именуемый «Глиста», располагался в двух кварталах от дома Челло, у площади, за большую клумбу в центре прозванной «Квадратка», и отделяющей район «Речпорт» от Кировского района.

«Глиста» представлял собой одноэтажный домик, стыдливо спрятавшийся за декоративной стенкой, выложенной разноцветной мозаикой, изображавшей разбушевавшуюся водную стихию и славных советских речников, железной рукой укрощавших её раз и навсегда. Стихия представлялась авторам панно как некие сине-голубые волны с завихрениями, но «гладко было на бумаге», а на деле получилась длинная бледно-голубая змееобразная линия, опоясывающая бравых речников. Наверное, люди с высокохудожественным вкусом придумали бы какое-то другое, более изящное сравнение, но средневолжские пролетарии из ремонтных мастерских Речного порта вкусом были не отягощены, они что видели, о том и пели. Так павильон на веки вечные стал сперва «Синей глистой», а потом просто «Глистой».

Здесь всегда толклись какие-то пошарпанные личности, здесь всегда было неуютно, всегда плохо пахло, а редкие тополя за павильоном, под которыми завсегдатаи справляли малую нужду, в любое время года сорили на головы страждущих опохмела буро-жёлтой листвой.

Всю дорогу до «Глисты» Челло еле плелся, то и дело хватаясь за руку Серого и шлёпая синюшными губами. Со стороны казалось, что он пытается откусить что-то, маячившее перед ним и невидимое более никому.

Последние метры до обшарпанной двери «Глисты» Челло буквально пробежал и ввалился внутрь, шаря перед собой руками, точно слепой. Серый вошёл следом, задержал дыхание — о мощный духан внутри пивнушки можно было ушибиться — и огляделся.

За столиками-поганками переминались с десяток синяков. Со стены на них сурово глядел плакатные рожи советских времён, поверху шёл лозунг: «Трезвость — норма жизни!». Плакат был достопримечательностью «Глисты», его не снимали уже лет десять. Углы засидели мухи, понизу плакат весь был густо покрыт всякими весёлыми с точки зрения завсегдатаев пивнушки надписями типа: «Пейте пиво пенное — морда будет охрененная!»

За стойкой глыбилась мощная женщина неопределённого возраста, чувашка Кашкарова, носившая монументальную кличку «Маршал Жуков». Она была в «Глисте» царицей и богиней, её слушались, с нею считались.

Серый направился к мокрой стойке, на которой высились два пивных крана. Челло уже висел там, опираясь на край.

— Товарищ маршал, — просипел он. — Мне парочку… А моему… юному…

— Мне одну, — сказал Серый.

— Пиво бугульминское, — басом сообщила «Маршал Жуков», выставляя на стойку поллитровые банки — кружек в «Глисте» не водилось уже года три.

— Что воля, что неволя — все одно, — махнул рукой Челло.

Жёлтая струя, мутная, как весенняя вода в ручье, ударила в банку, запенилась, заклокотала. Челло не дождался наполнения, обезьяньим рывком выхватил банку и жадно приник к ней, дёргая волосатым кадыком.