Имаго

Я достала из рюкзака телефон и прошерстила номера, дойдя до кнопки «Ж». На дисплее появилась фотография. Похожие, но все-таки разные – я кареглазая и смуглая, она голубоглазая и бледная, но обе брюнетки, – мы сидим в каком-то баре за стойкой. Сзади смазанным фоном мелькают люди, на переднем плане – моя вытянутая рука и довольная физиономия с высунутым языком, прикушенным зубами. На стуле рядом Джи светится радостным удивлением. Замечательное фото. Я вдруг заметила, что вызов приняли. На экране светились цифры: семь секунд.

– Алло?

Шебуршала сухими крыльями тишина, и от этой паузы мне стало не по себе. Стремясь как-то разрядить обстановку, я спросила:

– Женевьева Фиоре?

– Привет.

– Джи…

– Я так рада слышать тебя, Оливия.

Она замолчала. Какая неприятная тишина. С каких пор я начала бояться ее?

– У тебя все в порядке? – слабо спросила Джи. – Я переживала за тебя с той самой ночи…

– У меня все хорошо, – соврала я. – Просто… временные трудности.

– Ах, – усмехнулась Джи. – Это хорошо.

Мы помолчали. Расстояние между нами превратилось в бездонную пропасть. Мне было страшно слышать ее хриплый, скребущий голос – он не принадлежал Женевьеве, его кто-то украл у нее. Украл, словно чтобы выманить меня…

– Я хочу увидеть тебя, – прошептала Джи. – Когда ты придешь?

Это прозвучало с такой детской надеждой, что я закусила губу. Как можно врать, когда человек всем своим естеством говорит о безграничной вере?

– Я пока не знаю, Джи.

Она шумно вздохнула.

– Я немного приболела, так что не обращай внимания. Я просто скучаю. Хочу сходить с тобой куда-нибудь, посидеть… в ресторан?

Я скованно улыбнулась.

– Конечно.

Мало-помалу завязался разговор: говорила в основном я, а Джи иногда вставляла дежурные словечки. Что-то убивало прежнюю непринужденность нашего общения; это «что-то» царапало горло раз за разом, на каждой теме.

– Оливия! – осторожно позвал Алекс с кухни. – Еда готова!

– Черт, – сморщила нос я, – мне пора, Джи, давай…

– Это что, мужчина?

Я замолчала, стараясь сдержать смех. Стоит ли воспринимать Алекса как мужчину? Особь. Эта особь сейчас сидит на кухне, посасывает стопроцентную «Кровавую Мэри» и смотрит, как сохнет мой кусок сырого мяса.

– Он… Милый. Тебе бы понравился.

Нет. Не понравился бы. Мы с подругой единодушны на этот счет – нам обеим не нравится, когда мужчина ведет себя как психопат. Вот только с этим психопатом мне теперь приходится видеться чаще, чем с ней.

– Держись подальше от загадочных мужчин, у таких обычно ничегошеньки за душой, – в голосе Джи появилась безграничная нежность. – Я люблю тебя, Оливия.

– И я тебя люблю, Женевьева.

Моя реплика улетела в пустоту, заполненную лишь гудками. Я недоуменно взглянула на потухший телефон.

– Оливия! – Алекс звал уже скучающе-раздраженным тоном, и я усмехнулась про себя.

В тебе еще слишком много человеческого.

– Иду! – Я положила телефон на диван и, бросив последний задумчивый взгляд на него, вышла из комнаты.

Женевьева

Телефон замолчал, едва я нажала на отбой. Меня скрутило от сильного приступа. Мышцы ощущались как выжимаемая кем-то тряпка. На ковер лениво закапали тягучие струйки алой слюны.

«Как ее много!» – содрогаясь, подумала я.

Крохотный невидимый ножичек вонзился в желудок, вскрывая его медленно и мучительно. Я с диким воплем рухнула на колени, рыгнула – и вновь извергла на пол кровавую струю, густую от слюны, горькую от желчи.

Еще один приступ накрыл с новой силой, тело выгнулось дугой, а пальцы судорожно вцепились в длинный ворс ковра. Захлебываясь в крови, я вспомнила: прободная язва. Отец страдал от нее, так может, это наследственное? Дрожащими руками я набрала 911. В трубке раздался прохладный женский голос, вежливо предлагающий нажать единицу, если случилось то-то и то-то, но я не слышала ни голоса, ни похрустывающего шума за ним.

Есть. Пора ужинать.

Встав с пола, я флегматично провела рукой по губам – на запястье остался длинный багровый след. Желудок успокоился, но теперь в нем угнездилась пульсирующая пустота. Голод. Безумно хочется есть! Красная охлажденная говядина на стеклянной полке в холодильнике, сухофрукты и виноград, красиво выложенные в вазе на барной стойке. Фисташковое мороженое и жареная курица… По подбородку опять побежала слюна. Перед глазами грязными сосульками висели волосы – пора было помыться. Конечно, еда подождет. Ты, Джи, потолстеешь, если будешь так много есть. Почему-то я знала, что этого не произойдет: нутро разделилось на две половины. В одной была все та же Женевьева Фиоре, верная подруга, умная девушка, работающая в процветающей фирме. Но в другой сидело что-то темное, страшное, опустив свою уродливую голову… И мне очень не хотелось смотреть этой своей половине в глаза.

Я вошла в ванную и включила воду. Помещение заполнилось паром, чистым и тяжелым. Стоя под струями горячей воды, я не выдержала и заплакала. Кто была эта девушка в тумане? Или это была вовсе не девушка, да и не человек даже?