Имаго

– Точно так же. Это милосерднее, чем превращать человека в имаго… или Червя. Но если бы так делали все, род имаго давно бы зачах.

Мы замолчали, уйдя в собственные мысли. Я оглядывала обшарпанные стены кухни и думала о том, что эта потрепанная темная квартира реальнее, чем моя собственная, с пушистым ковром и мириадами огней за окнами. Здесь все дышало меланхолией и горечью, а именно они стали теперь частью моей жизни.

Мокрый комочек на руках будит странные чувства. Такие синие глаза… Она смотрит на меня серьезно и открыто, совсем не как обычные дети. Я заношу над ней когтистую тяжелую лапу. Один удар отделяет меня от свободы, от безопасности. Маленькое существо морщит лицо и издает пронзительный вопль.

И тогда я помимо воли прячу за спину когти. Складываю оружие, подбираю шипы, глотаю яд – в общем, превращаюсь вдруг в мерзкое, слабое подобие самой себя.

– Тсс, тише. Мамочка рядом…

Девочка хнычет, не отрывая от меня глаз. В ее лице мольба, она глядит совсем не как младенец. Я помню крысят, которых выгуливали на улице другие мамаши, но это чудовище на моих руках – само совершенство.

Я прикасаюсь к ее лбу губами, стараясь не уронить, и закрываю глаза. Крохотное сердечко качает кровь, ему вторит большое.

Конечно. Нужно не дать ей проснуться. Тогда она никогда не ударит в спину. Просто держать подальше от ее сущности, чтобы не пробудить главный инстинкт – уничтожение своей родительницы.

– Пора накормить тебя, – шепчу я.

Девочка жадно хватает сосок, тянет молоко. Я улыбаюсь ей и даже придумываю имя – наделяю монстра священным клеймом, подтверждением того, что он будет жить.

– Она не любила дочь, – хрипло произнесла я, слегка оглушенная внезапным видением, – но сохранила ей жизнь?

– Как бы это сказать. – Алекс пожевал губу. – Она заключила узы с мужчиной, от которого появился на свет ребенок. Плод любви. Королева не смогла уничтожить семя того, кем так дорожила.

Мы оба застыли, прислушиваясь. На миг мне показалось, что где-то в ночной тишине заплакал младенец.

Глава 13

Холли

Я подскочила в постели, обливаясь потом от страха. За окном стояла глубокая ночь, тишину нарушал только шорох шин редких автомобилей, чьи хозяева запоздали с возвращением домой. Все еще трясясь, я провела ладонью по лбу, утерла пот. Какой же ужасный был кошмар. Рядом, бережно накрытый пледом, лежал Тин, подаренный Оливией. Я обняла его и почувствовала запах лавандового саше.

– Тин, – зашептала я ему на ухо, – мне страшно.

Котик все понимал, но молчал, поблескивая стеклянными глазками. Я включила ночник. Пузатая лампа загорелась ровным теплым светом, и комната снова стала моим уютным убежищем. Я прислушалась: нет, больше не шумит. Наверное, заснул.

«Папа очень болен, – так говорила мне мама, запирая на ключ дверь спальни, – ему нужно отдохнуть».

«Но мама!..»

«Ты что, оглохла, милая? Папочка болен!»

И так из раза в раз. Только на днях мама разрешила мне покормить его.

…Тогда я впервые увидела, что в родительской комнате очень темно: мама повесила зимние шторы и задернула их наглухо. Пахло как в погребе; этот запах тревожил.

– Па? – Я остановилась на пороге, неуверенно сжимая поднос с едой. В холле зазвонил телефон.

«То, что ты увидишь, может тебя напугать, – вспомнила я мамины слова. – Но поверь мне, Холли: все будет хорошо».

Во мраке появилась тень. Серая тощая рука потянулась к подносу с едой; она мелко дрожала от голода. Папа тяжело дышал.

– Тише, папа, – как можно громче произнесла я, опуская поднос на пол.

Рука приподняла крышку и потрогала горячий ломоть мяса. Мне было страшно видеть, как пальцы с грязными содранными ногтями ощупывают еду и ползают по ней, как бледные пауки. Из тени, скрывающей лицо, доносился мурлыкающий звук.