В глухих сибирских урманах, в труднодоступных местах и в водоохранных зонах еще сохранились кедрачи. Еще шумят они могучими вершинами, вынашивают удивительные плоды – шишки с чудо-орехами, в которых природа заложила немало полезного, дарящего особую силу не только человеку, но и любой живности: птице, зверю… А сколько кедра извели беспредельными вырубками?! Неизвестно! Об этом остается лишь гадать да глубоко сожалеть.
Но не каждая осень бывает урожайной на орех. Примерно раз в три года увешиваются длинноиглые кедровые ветки продолговатыми, с коричневыми чешуйками, шишками, и тогда устремляются в кедрачи и люди, и звери, и птицы. В такие годы как-то по-иному поднимается природа: больше становится молодняка у птиц и зверей, сильнее заявляет о себе все, что связано с ними в едином биологическом потоке. Это оживление – некий толчок, ощущает и человек. Бессознательно ли, занимаясь каким-либо промыслом, или как-то иначе связаный с лесом.
Не счесть, сколько сезонов я шишковал по разным местам, но один из них запомнился особо. Шишка в тот год уродилась отменная. Заключил я договор с Тевризским госпромхозом на сдачу ореха. Собрал бригаду из семи человек. Решили проверить кедрачи в вершинах Аю и Большой Урны. В те времена договориться с вертолетчиками было проще: чем больше они часов налетывали – тем лучше. А тогда в вершине речки Кедровой, притоке Урны, Димка Федоренко охотился. Я и решил завернуть на Кедровую. Вершина ее находится севернее истоков Большой Урны, за Урнинским болотом, поближе к верховьям Малой Урны, что за большой отногой того же болота. Места там не представляемо дикие! От Тевриза до них, если прямиком, километров сто будет, а через урманы и болота – раза в два с лишним больше. Из города Тары – даже лететь на «вертушке» больше часа.
Только сверху можно доподлинно представить размах нашей тайги, ее бесконечность и безбрежность. Речки и речушки, опушенные хвоей, болота с рассыпанными в бесчетности озерами самых разных размеров и форм, с островными лесами, релками…
Прошли мы над деревней Атиркой, Князевкой и речкой Кыртовкой – к ее устью, на Туйск, размашистый поселок на левом берегу Туя. От него по-над Укратусом, северным притоком Туя – в вершину Кедровой. Кедрачи там кондовые. Глянул я сверху на них, а они синие, синие от недавно дошедших до спелости шишек. Кричу вертолетчику: «Зависай!» А он: «Где? Кругом лес да болото. Утонете…» Сделали небольшой круг, и я заметил на речке островок. Ясно, что он намытый, твердый. Снизились над ним, повисли: трава по пояс, а над ней старые бревна от бывшего сплава торчат. Я, рискуя попасть на какой-нибудь незаметный в траве сутунок или пенек, спрыгнул первым, и удачно. За мной – еще трое. Остальные – давай наши вещи скидывать. Лопасти вертолета туго гнали ударный воздух, и казалось, что его вихри вот-вот оторвут нас от земли и кинут куда-нибудь в топи. Разгрузились. Дунул взрывной волной оглушающего рева вертолет и взмыл в сторону. Пару минут, и он скрылся за лесом. Но на островке не поживешь, и, повалив между ним и берегом несколько елок, мы перетаскали все наши вещи под два раскидистых кедра. Возле них настелили площадку из тонкого кругляка, набросали хвойных веток и поставили палатки. В стык к палаткам натянули шатром толстую пленку, и под ней очистили место для обработки ореха. Вешки на другой стороне реки поставили, чтобы по ним ориентироваться, куда выходить из кедрачей. В общем, устроились неплохо, и погода была, как по заказу: теплая, солнечная и тихая. А жить нам предстояло почти до средины октября – без малого полтора месяца. Условную норму решили держать высокую: один мешок чистого ореха на каждого человека в день – это пять мешков шишек. Урожай был такой, что хватало падалицы. Ее только и брали. Собранные шишки стаскивали в бурт…
Где-то уже в конце сентября возвращаюсь я к палаткам и вижу – вешки на заходе нету. Что за ерунда? Приостановился, снял с плеча ружье, взял наизготовку. Тут из-за деревьев Санька Лаврушин показался. Переглянулись, поняли друг друга – и тихонько к стоянке. Видим балаган, палатки. Печка не топится. Санька отвернул край полога – мужик какой-то сидит незнакомый, обросший, грязный, а по данным аэропортовских диспетчеров, никого в эти места не забрасывали. Пешим ходом зайти – вряд ли возможно.
«Ты кто? – спрашиваю. – Откуда?» – А сам все держу ружье наготове – мало ли что: кругом на сотни верст тайга глухая, и в неохотничий сезон только какой-нибудь лихой человек может в ней блуждать.
«Из Тевриза, – говорит хрипловато, – три недели назад залетел с бабой орех брать, продукты кончились, баба в Тевриз подалась…»
У меня сердце екнуло: «Как в Тевриз?! До него километров двести с гаком! Болота непроходные!»
А он глаза прячет, бурчит: «Она местная – все тут знает, дойдет».
Чувствую, что-то не то, но продолжаю дознаваться: «А ты откуда?»
«Из города», – отвечает.
«Как залетели?» – интересуюсь: поскольку диспетчера об этом не знали.
«Знакомый летчик-наблюдатель на вертолете нас забросил…»