Иметь и не потерять

Выяснилось, что нас уже искали, облетывая верховья Аю и Большой Урны, где мы и уславливались шишковать. Про то, что мы на Кедровой, кроме вертолетчиков, забросивших нас в те края, никто не знал. И случилось так, что они были в срочном порядке отправлены на Таймыр, а в спешке забыли сообщить, что высадили нас в другом месте. Когда нас не нашли ни на второй, ни на третий день в верховьях Аю и Большой Урны, в городе забили тревогу: еще бы, семь человек пропали где-то в тайге! Лишь после того, как запросили Таймыр и нашли тех вертолетчиков, все стало ясным…

Вторым рейсом вертолет привез нам кое-какие продукты, снова загрузился мешками с орехом и взял еще двоих наших шишковиков. Я не полетел, категорически заявив, что, пока весь орех не вывезут, тайгу не покину. А его было еще на несколько рейсов. Со мной остался Юрий Петрович – из бывших военных летчиков, подполковник. Пока то да се, решили мы с ним срубить сайбу, на всякий непредвиденный случай: вдруг опять какая-нибудь заковыка? Мы-то, пусть помучавшись, рано или поздно все равно выйдем к людям, а орех звери и птицы растащат. На все: на постановку сруба и перетаскивание мешков с орехами ушло у нас пару дней. Зато в таком амбарчике орех мог храниться хоть до весны, и никакому зверю, а тем боле птице, там его не взять.

Холода стали накатываться с северов, и мы, протопив печку, отлеживались после всех мытарств в теплой палатке, отсыпались. Два раза я выбирался на охоту, да без толку – за время шишкования мы наделали много шума – зверь и отошел. Да и птица откочевала. Скажу сразу, не больно сладко жить в глуши после месяца тяжкого труда, без какой-либо цели, да еще в ожидании – как-то ущербно, серо и кисло… А в это самое время искали пропавшую женщину и вертолетами, и пешком – с охотниками и собаками. Димка Федоренко как промышлявший в тех краях и знавший лучше всех местность в проводниках был, но все безрезультатно – женщину не нашли…

Перед последним рейсом совсем захолодало – снег выпал. Прилетели мы в Тевриз, сдали оставшиеся орехи, получили неплохой расчет, и с Юрием Петровичем направились в столовую. Идем с ним по площади, обросшие, дикие, а навстречу какая-то полупьяная компания мужиков и женщин. Плюются в нашу сторону, галдят: «Убийцы! Убийцы!» Я вначале растерялся, ничего не понял, а потом сообразил, что, видимо, тот, городской подонок, что-то наплел, какую-нибудь байку сочинил про нас и свою пропавшую напарницу. Так и оказалось: вызывали нас после в милицию, расспрашивали, да поняли, что мы ни при чем. И против того прохвоста ничего у них доказательного не оказалось. Думай, как хочешь, прикидывай, а человек пропал. Ни слуху ни духу – ни тогда, ни после…

Глава 4. В иных краях

1

В Москве охотники тоже общаются по интересам, и на выставке охотничьих собак я узнал, что один из членов клуба «лаечников» уезжает работать за границу и по тому случаю продает элитного кобеля западносибирской лайки. Взыграла душа – вот где может быть удача! И я немедля поехал по названному адресу, имея в кармане рекомендательное письмо от председателя клуба.

Это был крупный и злобный пес, великолепного экстерьера. Я как увидел его, так и возрадовался – такой собаки ни в родном городе, ни в глухих таежных местах не довелось встречать.

«Если бы не эта долгая работа в чужих краях, куда въезда с собакой нет, никогда бы с ним не расстался, – с грустью глядя на пса, в ярости кидающегося на сетку вольеры при виде чужого человека, признался его хозяин. – От сердца отрываю и отдаю тебе лишь по рекомендации. Береги Улана, а сможешь подход к нему найти – преданнее собаки не будет. Сейчас, кроме меня, он никого не признает, даже хозяйку…»

Расставание было тягостным: хозяин не сдержал слез, обнял пса, чмокнул в нос, и пес лизнул ему губы. А когда надели на Улана намордник и отдали мне поводок, пес перестал злобствовать, словно понял, что у него теперь новый хозяин.

В самолете Улан вел себя спокойно, лежал у моих ног. Недолгое время перелета – три часа, и вот родной город.

«Не собака – картинка!» – посмотрев на Улана оценивающим взглядом, заключил отец.

А пес, глухо зарычал, напрягся.

«Ну-ну, показывай характер». – Отец повернулся и пошел к себе.

Я подтолкнул Улана в вольеру и едва успел снять с него ошейник – Улан лязгнул зубами, зацепив руку. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Чувствуя боль и горячую струйку крови, я не стал резко отдергивать руку, а держал ее полусогнутой.

«Чего ж ты, гад, делаешь, – тихо произнес я, – я же к тебе со всей душой, а ты что творишь…»

Медленно-медленно разжались зубы у пса, и я вынул из пасти руку. Кровь текла по запястью, капала на землю.

«Ну вот, ты и узнал вкус моей крови и помни его всю жизнь, – твердо произнес я, строго глядя на пса. – Это было первый и последний раз, помни и всегда защищай меня». – И, возможно, с того случая, того момента и признал Улан во мне хозяина.