Иметь и не потерять

Быстро, в размахе круговоротов и стремительного напора стрежневого течения, проскочили мы устье Егольяха – последнего крупного притока Васюгана перед конечной целью нашего путешествия – поселка Новый Васюган. Я часто оглядывался назад, на тяжелую нашу байдарку, которой управлял Вовка Бажин. Мне-то, выросшему на Иртыше, где и течение во много раз сильнее, и вольный размах реки гораздо шире, прошедшему уроки владения лодкой в промысловой рыбалке и научившемуся чувствовать воду, этот напор был нипочем, а вот за Вовку я тревожился. Ну, что поделаешь: втроем на байдарке мы не умещались, а обласком Вовка и вовсе не владел – враз опрокинется. А это больше, чем опасно: вмиг сведет ноги в холодной воде, закрутит в утробу водоворота, да еще и топляк попадется на тот случай, и, считай, гибель – даже помочь не успеешь.

Но бог миловал, изо дня в день шли мы Васюганом без особых помех.

* * *

Как-то вечером, едва мы начали устраиваться на ночлег, я услышал визг собаки, да какой-то зажатый, будто кто-то бьет собаку и пасть ей зажимает. Перво-наперво мелькнула мысль о Кучуме. Но то было на другой стороне: наши шли правым берегом, а приглушенный визг доносился с левого. Вряд ли даже сильный пес Кучум отважился бы без особой на то причины переплывать такую немалую речку, как Васюган. Выскочил я на самый край обрыва и вижу на другом берегу лайку, тощую-тощую. Стоит и на меня смотрит. Не раздумывая, прыгнул я в обласок и стал тихо, едва шевеля веслом, подаваться поперек реки. Собака стоит, не убегает. А у меня в кармане только крошки от сухарей. Приближаюсь к берегу медленно-медленно, глаз с собаки не спускаю. Кинул перед ней крошки на землю, а она давай хватать их вместе с травой. Тут я и зацепил доходягу за шкирку – и в обласок. Одной рукой веслом управляю, другой – собаку держу за шиворот. Одолел стремнину, причалил к берегу и на стан. Спутники мои только удивляются: откуда псина и как я осмелился ее поймать? Нашел я веревку, привязал собаку к дереву, а потом набросал в кипяток хлебных крошек, вытряхнув все мешки из-под сухарей, остудил разбухшее месиво и отнес псу. Как он ел, вернее – жадно хватал, жрал! Больно было смотреть, но больше я ему ничего не стал давать – опасно с голодухи.

А мы сварили рябчиков, которых я подстрелил на ручье, недалеко от стоянки, и нацелились спать. Я решил рискнуть – отвязал пса, а он тут же лег, никуда не уходит, на меня посматривает – значит, признал за хозяина. По стати, еще там, на другом берегу, я сразу определил, что собака охотничья, стоящая, и решил взять ее с собой, а там видно будет. И мои предположения оправдались: с первых же речных разворотов пес показал себя промысловиком. Он сидел в обласке спокойно, как дома на диване, зорко поглядывал по сторонам. Из-за крутого мыса вдруг показались две высоченные лиственницы. И на одной из них, на самом нижнем суку, сидело три глухаря – прямо по нашему курсу. Удобно. Опустил я весло, поднял ружье и выстрелил – один глухарь грузно упал в реку. Не успел я и слова произнести, как пес прыгнул в воду и поплыл, догоняя уносимую течением добычу. Он быстро настиг птицу и, держа ее за шею, потянул к берегу, на покатую отмель, словно понимал, что в обласок ему влезать опасно. Когда я тоже уткнулся лодкой в песок, пес, встряхнувшись несколько раз, запрыгнул в нее сам, оставив глухаря на песке. Дотянувшись до мошника веслом, я притянул птицу к себе, а собаку похвалил. Его глаза вроде бы осмысленно заблестели…

На стоянках пес, хотя и облаивал белок, но не азартно, с ленцой, словно сознавал, что добывать их еще рано – шкурка невыходная.

Где-то через день после этих событий я услышал тарахтение лодочного мотора, и вскоре из-за поворота выплыла огромная, похожая на баржу, дощатая лодка, доверху нагруженная каким-то скарбом. Из-за вещей едва виднелся человек, а рядом с ним собаки. Я сразу понял, что это охотник и, скорее всего, забрасывает в какое-то свое зимовье необходимые для промысла снаряжение и продукты. Едва мы с ним поравнялись, как пойманный мною кобель ловко сиганул в лодку-баржу и давай драть там привязанных собак.

«Соболь! Соболь! – заорал охотник. – Ты откуда, нельзя! Нельзя!» – И веслом по худой хребтине пса.

Понял я, что собака ему знакома. Разговорились. Это был Митька Сарата, русский, из ссыльных. Вернее, ссылали когда-то его отца, а Митька так и присох в тайге. У него в вершине речки Налиминки зимовье на сваях.

«Моя собака, – говорит. – Потерялся еще в апреле месяце, когда я за клюквой ходил на болото. Ждал его, ждал и уплыл домой. Думал – пропал где-нибудь, а он вот выжил…» – Дал нам Митька на радостях хлеба, молока и двинулся вверх по Васюгану, к нужному ему повороту. А мы без происшествий добрались до Нового Васюгана. Оттуда – самолетом в Омск.

Карта с туристическими маршрутами была составлена и даже продавалась, но не слышал я, чтобы кто-то отчаялся пройти тем путем, а мне еще пару раз пришлось покорять Васюган – так складывались обстоятельства. Но об этом позже…

2