Читаем Иметь и не потерять полностью

Где-то к обеду решили причалить и подкрепиться. Я, придерживая обласок, поплыл у самого берега, приглядываясь к плотным зарослям кустов и береговому гребню, и вскоре нашел довольно пологое место, к которому мы и причалили. Ожидая, когда вползет на отмель байдарка, я кружил посредине речки, выписывая на обласке замысловатые петли, и оператор решила снять мои фокусы. К тому же неподалеку от намеченного для отдыха места Ягыльях делал крутой поворот, возле которого, на высоком яру стояло три могучих кедра. Красиво, романтично! Пытаясь поймать столь эффектный кадр, оператор заторопилась: одной ногой она ступила на отмель, а другой еще стояла в байдарке – и только нацелилась снимать, как байдарку потянуло течением от берега. Не удержавшись на столь необычном шпагате, оператор вместе с аппаратурой свалилась в воду. Вовка едва успел ее схватить за воротник куртки. Но купель получилась полной – с ног до головы. Подоспел и я, помог. Вытащили и Катерину, и ее аппаратуру. Но вода и летом-то в северных речках холодная, а в конце сентября и вовсе остывает ночами. Вижу, посинела наша Катерина и губами не шевелит. Накинул я на нее бушлат и кричу: «А ну, иди в палатку и раздевайся!» Вовка быстро ставил палатку. «Да ты что, Толя!» – едва выговорила она. «Раздевайся, мать твою так! Иначе сами разденем! Силой!» Влезла она в палатку, и минут через пять сырую одежду оттуда подает. «Давай фляжку со спиртом», – говорю Вовке. Мы брали немного спирту на всякий случай. Скажу честно – на крепкое питье в тайге как-то не тянет. То ли какие-то силы включаются в душе человека, напоминая ему об опасности опьянения в гибельных местах, то ли подсознание сдерживает ненужные чувства, но это так. По крайней мере, такое не раз наблюдалось в моей практике.

Вовка замотал головой, когда я ему предложил натереть Катерину спиртом. А мне не до стыда, не до каких-то эмоций – человека от неминуемой простуды спасать надо Вломился я в палатку, а пострадавшая лежит полностью голая на животе, лишь слегка прикрывшись моим бушлатом. И начал я натирать ей тело от шеи до пяток. До красноты, до чувствительного разогрева под пальцами. А потом таким же образом и другую сторону тела проработал и приказал горе-оператору залезть в спальник. Потом горячий чай и крепкий сон между нами. Утром она была бодра и здорова, даже ни разу не чихнула.

Дальше – больше, пошли такие завалы, такие перехлесты валежника с берега на берег, что маята началась несусветная. Надо было полностью разгружать байдарку и переносить берегом все вещи, пробираясь сквозь невероятную чащобу – столетний валежник с молодняком. Кое-где приходилось и топором работать, и не раз, и не два. Перетащив пожитки за три-четыре раза, мы с Вовкой часами гнулись под сырой байдаркой, валясь с ног и отдыхая от горячего запала. Вот где спасал чудо-воздух! Иногда на обход по берегу какого-нибудь завала уходило полдня и даже больше. А сколько там было глухаря! Как сорок! А стрелять почти не приходилось – все время с грузом да с топором, а отлучаться специально время не позволяло, да и почти безнадежно без собаки. Так мы и двигались: то по течению, обходя, иногда впритирку к береговой кручей, нагромождения валежника поперек речки; то свободно отдаваясь вольной воде.

И опять крутояры теснили воду к отлогому сбегу рыхлого песка, зияя темными норами бобровых жилищ, коронованные протыкающими небо пихтами или кедрачами, а то и вовсе плешивые. В седловинах между ними то густо темнел ельник, то сухостой с кудрявым подлеском, затканный малинником и смородиной, будылками старой крапивы и камыша… Редко вплетался в тихое журчание бойких водяных струй щебет или вскрик какой-нибудь птицы – тишина, оцепенение на многие и многие километры. Лишь река жила в вечной подвижности нескончаемым бегом светлых напористых струй. И все – ни одной теплой живности. А это, несмотря на неповторимость и постоянную новизну уплывающих за нескончаемые повороты реки берегов, утомляло, топило полнотой впечатлений, душевного осветления и умственной ленью.

Дня через четыре мы встретились с нашей береговой группой. Хватило и им горячего до слез. Местами от берега, в глубь тайги, тянулись такие дебри, такой бурелом, что пройти его и не мыслилось, и нашим спутникам приходилось отклоняться далеко в сторону, и не всегда удачно. Иной раз гари и колодники утопали в болотных окраинах с опасными топями, и чтобы их пресечь, устраивались гати, на возведение которых уходили дни. Топоры зазубрились о твердую древесину, руки омозолились.

На общем совете решили один день полностью посвятить отдыху. Наловили рыбы: в основном щук да чебаков, Мне посчастливилось поднять на ближнем болоте, куда мы ходили за клюквой, выводок тетеревов и дуплетом взять парочку чернышей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги