Иметь и не потерять

Мы, оживившись, спустились к домам. Добротно срубленные, просторные и светлые, с кроватями и постелью, они вмиг напомнили об оставленной нами цивилизации и были словно из другого мира. В одном из домов оказался древний старик. Про него нам тоже говорили в Чаре. Привезли его к источникам дальние родственники почти недвижимого, умирать, а он через полгода на ноги поднялся, ходить начал, да так и остался жить в одиночестве, охраняя лечебницу и лечась. Кто-то из молодых и сердобольных родственников периодически, раз в месяц, забрасывает ему продукты. Как он нам потом рассказывал: в основном сухари да картошку с капустой, иногда – соленую рыбу. Было старику восемьдесят шесть лет… Возле домов стояла добротная баня на две половины: мужскую и женскую. В каждой – ванны для принятия процедур, песочные часы. Ну чем не лечебница! Залез я в одну из ванн, набрал лечебной воды и просидел минут пятнадцать: разморило в теплой воде, да после тяжелого перехода, а потом сердечко прихватило, затискало. Хотя я и был здоров, как бык. Вот тебе и сероводород. Я-то не знал, что принимать ванну надо определенное время.

Дед, что жил в лечебнице, кое-что рассказал нам про озеро Ничатку. Был он там давным-давно, в молодости, вместе с известным тогда в тех краях охотником. Тяжело они в те места добирались, едва не погибли, а когда пришли – изумились красоте и безбрежности озера. О том, как и где шли, дед не помнил. Оставили мы ему немного продуктов и двинулись дальше…

Весь следующий день шли долиной, поросшей кустарниками и редкими куртинами жесткой травы. А когда поставили палатки и улеглись отдыхать, один из наших мужиков вдруг кричит: «Олень! Олень! Стреляй!..»

Ружье у меня всегда под боком. Выскочил я и вижу – недалеко от палаток олень ходит. Да так спокойно, безбоязненно. Приложился я и выстрелил ему по лопатке. Взбрыкнул олень и бежать. Успел я еще раз ему вдогонку выстрелить, и все – исчез олень где-то в кустах. А тот, что сказал про оленя, снова кричит: «Их тут много, ой-ей…» Оглянулся я и обомлел: по другому берегу речки их двигалась темная масса, тысячи оленей! А далеко-далеко людей разглядел. Понял, что эти олени домашние. Немного струхнул: как же – домашнего оленя подстрелил. Но дело сделано, не поправишь. Вышли из палаток почти все наши, ждем. Подъехало двое якутов на ездовых оленях, с седлами. Седла расшитые, сбоку их – сумки такие же, любо-дорого… Разговорились. Они оказались передовыми пастухами. Где-то далеко, позади, двигалось все их стойбище. Я тогда еще не знал, что олень, в которого стрелял, убежал, и решил признаться в своем неразумении: все равно найдут рогача – неприятности будут, а они смеются: «Надо было другого стрелять…»

Мы разговаривали, а оленье стадо текло и текло вдоль долины, бессчетное и бесконечное. Про озеро Ничатка пастухи слышали, но не бывали там – оленю туда хода нет – идут они привычной, освоенной невесть когда «дорогой отцов», идут туда-сюда, нагуливая совхозных оленей… Утром подошло все их кочевье, целыми семьями: с детьми, стариками, домашним скарбом… Пришлось нам переходить на другое место: олени бродили везде, оправлялись: вонь, моча – ступить негде. Здесь же ребятишки чумазые, босые, бегают – того и гляди олени затопчут…

Расположили они свои чумы на том месте, где стояли наши палатки, а мы отошли повыше, за границу кустарников, на россыпь мелких камней, решив один день отдохнуть, и, если возможно, запастись мясом у пастухов. Улана я привязал, чтобы не схватился с их собаками. Когда мало-мало упокоилось все, устроилось, пошли мы вести разговор про мясо. «Спирт есть? – спрашивают. – Тогда договоримся, а иначе делов не будет…» У нас с собой было три фляжки со спиртом на всякий случай – одну и отдали им. Мигом был накинут аркан на рога одного из ближних оленей, и минут за десять они его разделали. Мы с руководителем остались наблюдать, что будет дальше, а остальные пошли к палаткам, подсаливать и коптить мясо: за один-два присеста его не съесть даже семерым мужикам, а свежим не сохранить…