Ближе к полудню подошли к седловине – ветер свистит в скалах, давит на уши, крутит одежду. Глянул я вниз, и в голове зазвенело – глубина распахнулась, что даль туманная, дух захватывает, а спускаться надо. Иду замыкающим, клонюсь на спину так, что пес кое-где за камни задевает. В ногах тугая дрожь, но держусь. Почти до половины спустились, и то ли я не туда наступил, то ли пес дернулся и лишил меня равновесия, но скользнули мои ноги по осыпи, и полетел я вниз головой вместе с Уланом. Собаку сразу сорвало с рюкзака, а я кубарем по мелким камням. Даже мысли на какое-нибудь действие не успели сработать, страх не охватил сердце – сильный, до отдачи в плечах, рывок остановил мое падение. Почти оглушенный, не чувствуя многочисленных ссадин и ушибов, приподнял я голову и увидел, что рюкзак зацепился за какую-то чахлую сосенку. Скосил глаза – далеко внизу лежит Улан. Екнуло сердце, вмиг почувствовал я и боль в местах ушиба, и горечь во рту, и услышал голоса своих спутников, доносившиеся откуда-то сверху. Осторожно переместился поближе к спасительнице-сосне и ухватился за ствол руками. А перед глазами веревка змеилась. С ее помощью и вытянули меня наверх…
Судьба, что ли, тогда сыграла свою роль или простая удача, совпадение, но не будь той единственной на всем склоне сосенки, за которую мой рюкзак зацепился – переломался бы я на камнях, а, возможно, и вовсе бы погиб.
Тут уж я, не обращая внимания на свои ссадины и ушибы, впереди всех стал спускаться к Улану. Ощупал его – цел, только нос сухой, горячий, и взгляд тусклый, почти безразличный. Взвалил я его снова на спину, и дальше вниз. Душу больше за Улана, чем за себя закрутило. Оглянулся – а кругом заросли голубики. Все так и горит синевой.
Там мы и остановились на отдых. Надо сказать, что такого количества и такой силы ягод я не видел после даже на глухих сибирских болотах.
Ели мы голубику до отвала, до оскомины, до синевы губ…
Пересекли долину – вдалеке озеро какое-то забелело, не обозначенное на нашей карте. Подошли ближе, смотрим – палатка на берегу стоит. Это в таком-то безлюдье, в глухомани! Удивительно, но факт. С осторожностью подошли к палатке – сидит в ней дед – якут, сурка-тарбагана ошкуривает. Даже виду не показал, что растерялся. Будто бы возле его палатки люди ежедневно туда-сюда ходят. Кое-как удалось разговорить старика. От него мы узнали, что в палатке ютятся четыре семьи. Все они оленеводы-частники. Живут у озера постоянно. Про то, как пройти к озеру Ничатка, старик умолчал. Сказал только, что до него один день ходу.
Двинулись мы дальше вдоль озера. Озеро небольшое, с полкилометра в диаметре. Вероятно, потому его и не было на карте-пятиверстке. Вода в нем прозрачная, как слеза, обжигающе-холодная. Решили разделиться, чтобы найти наиболее легкий проход к Ничатке. Одни пошли вдоль долины, другие верхом, по отрогам хребта. Мне, с собакой на плечах, легче было идти не по горам.
Замешкался я как-то на одном из поворотов и через кусты заметил двух человек на верховых оленях. Ехали они по нашим следам. За плечами у них виднелись карабины. Подозрительным мне показалось это скрытое преследование, но до поры до времени я никому про свое открытие не сказал и продолжал идти сзади, оглядываясь в тех местах, где кусты были реже. Преследователи держались на определенном расстоянии: не приближались и не удалялись, но продолжали ехать за нами. На всякий случай я зарядил картечью ружье. Оно было одно на всю группу.
Пока я пытался покормить Улана – он к тому времени отказался брать еду – и возился с ружьем, группа свернула за крутой поворот скалистого берега, и я решил срезать расстояние: разулся и пошел через речку. Вода в ней холоднющая – ступни почти сразу потеряли чувствительность. Хорошо, что речушка та была не больше десяти шагов в ширину. Когда обувался, вновь заметил стоявших за кустами седоков на оленях и подумалось: «Вот грохнут тут, в безлюдье, всех нас и ищи-свищи. Позариться-то есть на что. Одни палатки для них большая ценность…» Мысли пришли, встревожили, и волей-неволей пришлось все время оглядываться…
К вечеру обе группы сошлись, и я рассказал всем про наших преследователей.
«Видимо, боятся, что мы их оленей тронем, – предположил руководитель. – На всякий случай придется ночами дежурить, по очереди. На больную собаку надежды мало…»