Иметь и не потерять

У пастухов появился большой медный чайник. В него вылили все из фляжки, и несколько пузырьков той зеленой туалетной воды опорожнили, и все в один круг. А было их, взрослых, человек пятнадцать, считая женщин и стариков. Хотя стариками они только выглядели. Когда я спросил у одной из женщин, сколько ей лет, она сказала, что тридцать пять, а я бы, по нашей мерке, дал ей все шестьдесят. Пьют они, смеются над нами, почти все беззубые, красноротые, мясо кусками глотают… От дальнего чума подошел к нам мужик. Вижу, русский. Оказался ветеринаром. Вместе с семьей он кочевал с пастухами за совхозным стадом оленей – наблюдал за животными и при необходимости лечил. Окончил он Иркутский специализированный институт. От него мы узнали, что стадо движется вдоль долины с марта месяца в сторону совхоза, расположенного где-то в предгорьях хребта Удокан. «Вы, – говорит, – больше спиртного пастухам не давайте: напьются и скандалят, бьют друг друга, а то еще и с мочей беды наделают». Не понял я насчет мочи и переспросил. «Олени дуреют от запаха соли, – пояснил он, – затоптать могут, коль мочу унюхают, поэтому все и мочатся прямо в чумах, в лохань, а по пьянке любой из них может пустить струю где угодно, где приспичит…»

«А из лохани куда мочу девают?» – не все понял я.

Ветеринар улыбнулся: «А никуда. Пастухи в ней шкуры выделывают. Заметил, какая красота получается? Я, например, лучшей выделки не видел…»

Тут одна баба выскочила из общего застолья, прыг на оленя и понеслась куда-то. Никто и головы не повернул в ее сторону, а она не удержалась в седле и кверху ногами с оленя, да прямо на валун. И снова никто не поднялся проверить, что с ней, – могла ведь и убиться.

«И что удивительного, – тоже с неким безразличием наблюдая происходящее, продолжил ветеринар, – едят одно мясо, хотя кругом разной ягоды сколько угодно, особенно голубики. Живые витамины. Не берут…»

Позже, возвращаясь назад, мы побывали в том совхозе. Стоят дома рубленые, просторные, светлые, и все пустые – не живут в них пастухи. Бери – не хочу. Но местная учительница, снимая у кого-то квартиру, сказала, что русскому человеку получить такой дом невозможно – нужны бумаги за подписью руководителей района…

Как-то остановились мы возле какого-то ручейка. Начали палатки ставить, а наш руководитель отошел метров на сто и давай спиннинг кидать. Я ему говорю: «Кого тут ловить? Ручей – воробью по колено, все видно до дна. Какая здесь может быть рыба?» А он только улыбается и молчит. И вдруг, после какого-то очередного заброса, мгновенной тенью мелькнула из-под валуна немелкая рыбина и схватила блесну. Хариус! Я сам занимался промысловой рыбалкой, какой только рыбы ни ловил, какой ни пробовал, но хариус по-своему отменен. За какой-то час рыбак натаскал его на добрую уху. С наслаждением похлебали горячего… Наелись и уснули накрепко. Особого опыта ночевки в горах ни у кого не было – даже у нашего руководителя. Проснулся я ночью от чувства чего-то мокро-холодного. Хвать руками – вода! Зажгли фонарик – в палатке все плавает. Выбрались наружу – кругом темень, а вокруг палаток вода плескается, валуны ворочает, катится с таким гулом – будто море заштормило. Поняли, что наша речушка разлилась, разбушевалась, и давай сниматься в свете фонариков, суматошно карабкаться выше. «Где-то в верховьях речки дожди проливные выпали, – предположил наш руководитель, – вот она и взыграла. Я слышать об этом слышал, а вот видеть не приходилось…»

Спать больше не пришлось – все было мокрым. До утра прыгали и бегали, согреваясь, и кое-как пережили мучительную ночь. А когда из-за гор выплыло огромное, будто из раскаленного железа, солнце, и тепло от него стало ощутимо опахивать наши бледные лица, радость полыхнула в глазах каждого из нас, и силы прибавилось…

Весь день сушились, а с рассветом двинулись дальше – ко второму перевалу. Поднимались долго, трудно, с одышкой и остановками, а когда увидели впереди широкие языки блестевшего на солнце ледника, оживились. Я по-прежнему шел замыкающим и заметил, что Улан стал каким-то вялым, невеселым. «Заболел что ли?» – спрашиваю его, а он только хвостом махнул, а глаза без привычной искорки, грустные. «Терпи, – говорю, – переживешь, пройдет. На Васюган ходил в большей маяте и все перенес, и тут выдержишь». Говорю, а сам понял, что пес, в самом деле, нездоров. Видимо, подхватил какую-то болезнь в пастушьем стойбище. Тревожно, жалко, а что делать? Пастухов с ветеринаром не догнать – два дня прошло. За это время они откочевали на приличное расстояние. Да и вряд ли группа могла согласиться менять маршрут из-за болезни одной собаки. И сразу потерял я как-то интерес и к задачам экспедиции, и к окружающей природе, и к происходящему…

Сфотографировались мы на леднике, отдохнули и стали спускаться в долину. Улан совсем ослаб – лег и не идет. Скулит только. Да разве я мог бросить друга, пусть четвероногого? Взвалил я его на спину поверх рюкзака и понес. А идти опасно: кругом расщелины, камни, острые выступы, крутизна. Не раз приходилось лезть среди скал на карачках…