Иметь и не потерять

Летели почти столько же – сколько на скоростном лайнере до Читы, совершая несколько посадок прямо на простых площадках в горах. Плоская поляна, бочки с горючим по обочине едва обозначенной среди мелкого щебня взлетки, и все – никаких строений, никаких диспетчеров или смотрителей. Пилоты сами заправляли баки горючим из этих бочек, завезенных на какой-то технике, возможно, еще зимой, по снегу, и летели дальше. Выходили и мы размять ноги, осмотреться и отдохнуть от неумолчного гула самолетного мотора. Вокруг поднимались в синеву высокого неба темные горы, непривычные для человека, живущего на равнине, загораживая не только горизонт, но и окоем. А в одном месте приземлились в какой-то пустынной округе километров пять – семь в диаметре. Ровные и плоские пески, и все: ни тебе камней, ни деревца, ни травинки-былинки. Чудно! Даже подумалось: ни радиация ли в этом круге среди гор? С нами из Читы летел в Чару геолог. Тогда еще не строили БАМ, но нужные изыскания уже проводились. Он и говорит: «Чего только нет в этих горах: и медь, и вольфрам, и серебро, и золото, всего и не перечесть, да как взять? Планируют железную дорогу протянуть. Вот тогда и можно будет осваивать эти горы…»

Два дня мы пробыли в Чаре – большая деревня со смешанным населением: в основном русские и якуты. Уже тогда там местные власти ввели сухой закон: водка продавалась только по пятницам и только по одной бутылке на семью. Как-то пошли в магазин. Не успели подняться на крыльцо – топот, пыль: смотрим, подъехала на олене якутка – олени там у них вместо мотоцикла тогда были – в штанах, кухлянке, хотя тепло, солнечно, и в магазин. Зашли и мы. Продавщица начала выставлять на прилавок туалетную воду в круглых пузырьках, да много, а якутка смахивает их в кожаную, красиво расшитую сумку – и на улицу. Прыгнула на оленя, и только пыль закружилась от копыт. «Пьют, – со вздохом поведала нам продавщица. – а что делать? Я не имею права отказывать в покупке – не водка же…»

Когда мы стали расспрашивать местных людей о тех местах, куда намеривались пройти, они только глаза отводили или почесывали затылок. «Ничатка? Это далеко, на другой стране…» По карте, что была у нас, от Чары до верховьев речки Сень всего-то с полсотни километров получалось, и там, вдоль реки, до озера – еще столько же. К истокам Сени мы намеривались добраться дней за пять, и если повезет, если Сень мало порожистая, спуститься по ней на плотах в озеро Ничатка. Назад – вдоль реки, пешком…

На третий день мы направились к первому перевалу через хребет Кодар. Пустынно и дико, как-то тревожно и уныло было. Взгляд нечем порадовать: кругом гари от недавних пожаров, камни. Мертво и безжизненно. Но со свежими силами мы шли ходко, хотя и по едва приметным тропам, и за день подобрались к первому перевалу на Кодаре. Палатки поставили на одной из ровных площадок, среди скудной травы и легкого стланика. И едва успели поужинать, как плотная ночь накрыла окрестности. Я не медля влез в спальник и тут же заснул. Улан улегся рядом, за стенкой палатки, и его присутствие успокаивало: в случае какой-либо опасности пес всегда подаст голос.

Утро было зябким, ярко-красным, глубоко-светлым, и мы, позавтракав, двинулись на перевал. Скажу, что ходить в горах хотя и тяжко, но не труднее, чем по топкому болоту, кочкарнику или задавленному валежником лесу. Правда, без привычки душа замирает у каждой провальной расщелины, а тем более у края глубокой, залитой туманной чернотой пропасти. Шли цугом – один за другим, с тяжелыми рюкзаками. В них было все: и продукты, и палатки, и спальные мешки, и необходимые вещи… А у меня еще и ружье. На всякий случай я шел последним, а Улан замыкал шествие. В горах и ему было не по себе, и пес даже не пытался отвернуть куда-нибудь в сторону.

К полудню, в лучах ослепительно-белого солнца, прожигающего густую синеву чистого неба, заблестел слюдяными разводьями близкий ледник. Пахнуло холодком, зыбкой влагой, и я, не сдержавшись, скинув рюкзак, побежал к нему в радостном изумлении, неотвратном восторге. Такое вряд ли где увидишь: яркое солнце, тепло, прозрачно и лед… Забрался я на лед, шероховатый и белый, как сахар, стянул куртку, рубаху и замер в неповторимом блаженстве, чувствуя, как теплые лучи солнца словно гладят мою обнаженную спину. И другие, побросав рюкзаки, устремились на ледник. Один Улан с подозрением подошел к нему и стал принюхиваться…

Под вечер, спустившись в долину, мы увидели два рубленых дома, о которых нам рассказывали еще в поселке. Это было что-то вроде временной лечебницы возле сероводородных источников. В Чаре говорили, что зимой возле этих источников и небольшого озерка, которое они образуют, весь снег истоптан следами диких зверей – такова их лечебная сила.