А у нас установилась традиция: к Седьмому ноября собираться в основной – базовой, избушке и отмечать праздник. В тот сезон мы промышляли каждый на своем участке, по своему путику. Я с Валеркой обосновался в избушке по вершине Большого Тегуса, Вовка – в новой, только что срубленой, а Леха остался в основной. Взяли мы с пяток соболей и шестого ноября двинулись на общий сбор. На днях снежку подвалило. Валерка шел правым берегом речки, я – левым. К бревну через речку подходим – никаких следов. Белым- бело. По гребню бревна даже присыпка не тронута. Мои собаки первыми проскочили к избушке, навалились на Лехиных собак, еле разняли. Нас никто не встречает. Захожу в зимовье, вижу – в углу Лехина винтовка висит. Тюкнуло в голову – как же так: собаки здесь, оружие – тоже, а хозяина нету? Валерка поднимает корочку от хлеба – под ней малюсенькая бумажка от пачки сигарет. На ней нацарапано карандашом: «Ушли на медведя 4-го» – и все. Четвертого, а на дворе шестое истекает. Тревога в душе еще больше зашевелилась. Глянул под потолок над нарами – моего карабина нет. Всякие нехорошие мысли полезли, а что делать? Где их искать? Ночью да по мертвой пороше – без каких-либо следов все равно ничего не определить. Вскипятили мы воды, помыли в тазу головы, причинные места – и за стол. Только наладились есть – собаки залаяли. Вижу в окно: Леха с Вовкой двигаются, несут что-то тяжелое. Отлегла от сердца тревога. Вышли им навстречу. Залопотали, заговорили они наперебой друг другу. Понятно было одно: взяли они берлогу, и как раз в том островке пихтача, который проверял со своими «отменными» собаками Валерка. Шкуру и основную часть туши оставили в наскоро сработанном срубе, а окорока принесли с собой. Ну, туда-сюда, за разговорами, намыли медвежатины, и – в общий котел, варить свежину. Вовка рассказал: «Двинулся я на общий сбор, к празднику, а собаки пошли стороной, в направлении пихтового островка. Остановился я покурить. Слышу – лают взахлеб. Да злобно, с надрывом, с яростью. Я и понял, что на зверя наткнулись. Бегом к избушке за Лехой. Взяли твой карабин – не с нашими же пукалками идти на медведя. Вдвоем соревнуемся в беге – кто быстрее, а Лехины собаки учесали вперед, как уловили лай моих собак. Под вывертом старой сосны чаща навалена. Собаки вокруг бесятся. Послал я Леху ткнуть щупом в берлогу. Зверь и высунул голову…»
Запах вареного мяса до того расшевелил аппетит, что не выдержали ребята, потянули по увесистому куску из котла – и за брагу. Мы ее всегда заводили с ягодами к празднику. Я, понимая, что мясо еще не проварилось до готовности и есть его полусырым опасно, попытался их отговорить. Да что толку – сотрясать воздух. Сам терплю – жду, как мясо дойдет. А ребята песняка задают, да про то, как сотня юных бойцов на разведку ходила. Мало-помалу и я, умяв добрый кусок медвежатины и выпив кружку браги, присоединился к ним. Встреча праздника пошла по накатанной стезе. Но ребят, переевших мяса, да еще и частью недоваренного, выпивших изрядную дозу браги, к утру одолела неотвратная жажда. Давай они сырую воду хлестать, и опять мои опасения им по боку: докатились – окошко начало белеть, а двери в зимовье не закрывались – друг за дружкой бегали гуляки в наш примитивный туалет. Тропу набили.
Посмеялся же я над ними. Осунулись, побледнели, будто провели какое-то время в концлагере. День отлеживались, а потом я собрался к себе в избушку. Вовка и говорит: «Возьми меня с собой. Хочу поглядеть, как твои собаки работают…»
Пошли. Погода выдалась, как по заказу: морозец небольшой, тишина. Свежак под ногами неглубокий, мягкий, не хрустит, любой след на нем, как нарисован. А воздух! До того ядреный, что создается ощущение, будто им наполняется не только грудь, но и все тело. Идти легко и светло.
Собаки сразу азартно заработали, и пока мы шли до моей избушки – взяли двух соболей. Третьего собаки загнали на кедр уже на подходе к зимовью. Заметил я его в развилке, выстрелил, а он, падая, завис. Что делать? Говорю Вовке: «Лезь, иначе не возьмем…» Он и полез. Только добрался до первых суков, кричит: «Михалыч, не могу, приперло! Штаны изгажу!..» Кричит, а сам, быстро, что обезьяна, мигом вниз. И опять ко мне: «Расстегни штаны, Михалыч, руки окрепли – не осилю ремня…» Пришлось помогать…