Иметь и не потерять

Идем – угрюмые, с невеселыми мыслями, тяжестью на душе. Голодные. А тут еще мороз крепче и крепче. У меня спина и правое плечо леденеют. Да и Николай, вижу, сдавать стал – закваска у него не та. Хотя девять дней и ночей на холоде, в тугой запарке, в недоедании, не каждый выдержит. То, рыбацкое детство, институт физкультуры, хоккей влили в меня незаурядную силу и выносливость, укрепили дух, высоту надежды, что не раз подтверждалось в сложных условиях таежного промысла. Часа через два наткнулись мы на замерзшую лунку. Кто-то лед продалбливал, чтобы брать воду из лунки. Глядь – тропка наверх снегом присыпанная. Я карабин взял и полез на взлобок. Еще не поднялся на его макушку – увидел верхнюю часть буровой. Я выше. Смотрю – за кустами чернеет балок. Крикнул Николаю и юзом вниз. Обрадовались мы удаче. Давай волочь наверх нарты. А там целая база бурильщиков: балки, вышка, трелевочный трактор, цистерна с соляркой. «Все, – говорю Николаю, – здесь будем день отдыхать. Тот, второй, балок похож на баню. Если все там целое, натопим, помоемся. А то мы два месяца немытые. От нас дух на пять верст по тайге идет…» Подчалили мы к первому балку, а он закрыт на внутренний замок. Пришлось выставлять стекло. Николай помельче меня, пролез через окно вовнутрь – открыл двери. Пахнуло нежилым.

Огляделись мы, и, первым делом, стали искать что-нибудь съестное. Нашли на полке пакет вермишели и кусок объеденного мышами старого сала. Быстро разожгли печку, бросив в нее какую-то тряпку, намоченную в солярке. Обрезали на сале мышиные погрызы и сварили вермишелевый суп с салом. После голодухи и такая еда показалась фирменным ресторанным блюдом. День зимний короток, отдыхать некогда. Солнце катится по черным зазубринам далекого, за увалом, леса. Ветерок жжет скулы, стоит лишь повернуться к нему навстречу. Таким же образом, как и печку в балке, с помощью солярки, взятой из цистерны, раскочегарили и печку в балке-бане, а воды нет, ведер или какой-либо другой тары – тоже. Нашли среди хлама старый мешок и давай в него нагребать снег и таскать в бачок, установленный в бане. Нагрели воды, и смешно получилось: кипяток есть, а холодной воды нет – бачок-то в бане один. Решили вначале снегом натираться, а потом – горячей водой поливать друг друга из черпака. Снег заносили в балок в том же мешке, по очереди, накинув на голое тело фуфайку, и то холод просто жег тело, сжимал будто тисками. Но все же помылись. Пусть без мыла, не особенно чисто, но верхний слой грязи с себя содрали. Спали в ту ночь, как убитые. Ни тебе холода, ни какого-нибудь беспокойства. В тепле, на нарах, застеленных матрасами. Правда, свет в балке мы поддерживали коптилкой, наскоро сделанной из тряпочного фитиля и консервной банки, валявшейся под столом. А утром сморкались сажей, а лица и так потемневшие от костровой гари и мороза, и вовсе стали почти черными.

Уже солнышко заглянуло в окно, когда мы проснулись. И так все веселым, ласковым показалось, будто бы и не было десяти дней убийственного пути, холодов и риска.

Попытались завести трактор, чтобы на нем двигаться по пробитой танкеткой дороге – не вышло. Полез я на вышку, оглядеться. Может, кого-то или что-то удастся увидеть. Да куда там: руки сразу окоченели – железо набрало такого холода, что лестничные ограждения мигом схватывали голицы, стоило лишь едва к ним прикоснуться. Пришлось оставить эту затею. «Двинемся по проторенному пути, – подбодрил я Николая, снова как-то потухшему, невеселому. – Думаю, через день два мы выйдем к поселку…»

Это только сказать легко – день, два, а как их пройти без пищи в лютый мороз измотанными до крайности? Хотелось бы мне сейчас поглядеть на того туриста, кто преодолел бы наш путь от вершины Егольяха до Нового Васюгана в самый разгар зимы. Пусть с продовольствием, с палатками и другими удобствами.