Читаем Иметь и не потерять полностью

С полчаса пробирались мы сухоломом к собакам. Хоп – след соболя и поперек его два собачьих – погнали зверька. «Что я говорил? – обращаюсь к напарнику. – Сейчас проволочной петлей живого соболя поймаем. Сосенки-то низкие. Он в двух метрах будет сидеть. Накинем ему петлю на голову, и все. На базе отменные испытания проведем…» А моток мягкой проволоки у меня всегда с собой в кармане.

Загорелись затеей. Ломимся дальше. Снег с лапника попадает на лицо, тает и тут же ледком схватывается. Успевай смахивать. А руки стынут. Ноги немеют до судороги…

Не меньше часа пробирались к собакам. Уже близко их лай. Смотрю, молодой Зыба бежит нам навстречу, и вижу впереди что-то большое, белое. Возле этого белого собаки беснуются. Ближе, ближе. Осталось метров пятнадцать. А это нечто вроде копны сена, присыпанной снегом. «Откуда тут копна?» – мелькнула мысль. И тут на самом верху этой «копны» показалась медвежья голова. «Так это берлога!» – высверкнулась догадка. А руки сами собой сдернули штуцер с плеча. В такой ситуации нередко все решают мгновенья. От первого выстрела пуля взметнула снежок рядом с головой зверя. Медведь присел. То ли со сна понять ничего не мог, то ли собак испугался. Я стал к сосенке, приложился точнее – бац! Голова зверя посунулась на край гнезда. Собаки наверх, злобствуют. Я подбежал поближе и в третий раз выстрелил под ухо. Медведь осел, заваливаясь в сооруженное им гнездо. Пар пошел оттуда…

Сколько охочусь – больше такой берлоги не встречал. Натаскал зверь сушняку на кочки, настелил на него багульника и вокруг загородил все валежником, сучьями, закидал тем же багульником. Получился какой-то кокон диаметром метра два. Занесло его снегом, и чем не берлога? Но как залез в нее медведь, не повредив шаткую кучку валежника? Как закрывался? Как спал? Сидя? Чудеса – да и только.

Пришлось разрубать топорами все это сооружение, чтобы вытащить из него добытого зверя. Внушительный медведь был. Пока его обдирали да разделывали, накатились сумерки, а до избушки о-го-го сколько. Перетаскали мясо на лед небольшого озерка, накрыли шкурой – и в ночь, назад. Утешало одно – я знал дорогу напрямик, через болото. Пройти по ряму, от тех мест до его края, нам оставалось совсем немного.

Ветер к ночи утих, и вроде помягчило. А когда мы выбрались на болото, пошел снег. Снова все заслонила белая, движущаяся стенка, пришлось идти почти наугад, по компасу. И снова лыжи, проваливаясь глубоко в рыхлый снег, бились то о замороженные до каменной твердости кочки, то о колодник, спрятанный в кустиках багульника. Ноги от постоянного напряжения деревенели. Силы таяли. Шаткое наше движение в густом, быстро падающем снеге, казалось нереальностью, сном.

Лишь во второй половине ночи вышли мы к базовой избушке, упластавшись до изнеможения. Зато какая благодать нас ожидала! Натопили печку, наварили медвежатины, наелись до отвала, напились обжигающего чая – и на нары. Разве можно сравнить с чем-то тот глубокий, проникающий в каждую клетку тела, отдых? Такое блаженство, такое физическое и душевное удовлетворение – вряд ли можно испытать при каких-либо других условиях, иных обстоятельствах…

Через день за нами прилетел вертолет.

5

Был и второй вынужденный выход к Новому Васюгану.

Залетели мы на Егольях с опытным охотником Николаем Соколовым. Удачно отпромышляли, а обещанного вертолета за нами нет как нет. Сидим в избушке, доедаем последние продукты. Недели за две до этого добыли лося. Мяса – сколько угодно, а хлеб с сухарями закончился. Не шибко аппетитно есть одно мясо без хлеба. Спасала крупа – супы варили. Да и привычные мы к неполноценной еде. И погода выдалась теплая. Морозов ниже десяти градусов не было за все время промыслов.

Прождали вертолет неделю после условленного срока и решили выходить к Новому Васюгану. Еще дня три ладили нарты. И опять та же история, что была тогда с Генкой Шмаковым: едва добрались до дальней избушки – нарты сломались. Я говорю Николаю: «У старой палатки есть лист железа. Я схожу за ним. Тут километров восемь. Согнем этот лист наподобие салазок, и будут нам нарты…» Так и сделали – неплохо получилось, но день потеряли. Наметили добираться до первой избушки Саньки – охотника, соседа, томского промысловика. Двинулись на восток по компасу. Мы идем впереди, топчем дорогу, а собаки по нашему следу нарты тянут. На нартах кроме всего палатка с печкой, чтобы можно было ночевать более-менее сносно в любом месте, где ночь застанет. Как шли, повторяться не буду: те же муки, о которых уже говорил не раз, те же условия. Только опасности прибавилось: болота почти не застыли – дышат, речки ходуном ходят под плохо окрепшим льдом, в промоинах и отдушинах. Ломимся, парим спины. На третий день добрались до Санькиной избушки, а он в тот год почему-то не промышлял. Необжитая избушка, холодная. Но переночевали, взяли из сайбы немного сухарей и двинулись дальше, спустившись на речку. Решили, хотя и намотаются на наши ноги лишние километры, зато собакам легче тащить по чистому месту нарты. А они, в любом случае, наши спасители.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги