Иметь и не потерять

Не так обрадовал добытый соболь, как то, что пушной зверь выкунел, и наступала самая жаркая, самая отрадная пора – промысел. Повернули назад, к оставленным рюкзакам. Но не прошли и половины пути, как собаки снова зачелночили в чащобе, унеслись куда-то вперед, а вскоре и залаяли. Опять соболь! Забрался в дупло наполовину сломаной сухостоины. Стучал Владимир Иванович по ней топором, стучал, а зверушка хитрым оказался – сидит себе внутри, не высовывается. Будто знал, что я его с винтовкой наготове поджидаю. Собаки заливаются лаем, скребут когтями ствол сухостоины, а он в пол-охвата толщиной, и до верхушки – места давнего облома не достать. Решили рубить сухостоину. Сперва напарник потел, а я стоял с винтовкой в руках – авось не выдержит соболь оглушающего стука и высунет голову наружу – в дупле-то при таких ударах наверняка гул стоит, как в пустой бочке. Затем я принялся тяпать крепкую, высушенную многолетним солнцем, древесину, а Владимир Иванович караулил зверушку. И, как часто бывает, везет новичкам: не перенес соболь адского грохота, высунулся. Владимир Иванович и стрельнул по его округлой головке. И то ли попал, и соболь свалился назад мертвым, то ли промазал и окончательно загнал зверька в дупло. И от того, и от другого легче не стало: сухостоину, бесспорно, надо было валить на землю. Одно утешало – стреляный соболь не мог больше выкинуть какой-нибудь фортель. Так оно и получилось: отбив руки о топорище, взмокнув до горячего пота, мы все же свалили сухое дерево и достали из дупла уже неживого соболя. Но радость наша была преждевременной: вернувшись к рюкзакам, мы увидели, что они разорваны и валяются на земле. Не иначе как медведь порешил и наши рюкзаки, и наши продукты. Это не только огорчило, но и встревожило. «Давай будем двигаться к базовой избушке, не отдыхая, насколько сил хватит, – предложил я Владимиру Ивановичу, – а то как бы зверь там не похозяйничал. Да и встречаться нам с медведем сейчас опасно – с одной малокалиберной винтовкой от него не отбиться». И мы, уже не обращая внимания на то, что собаки нет-нет да и ставили под выстрел белок, ходко лавировали в лесных завалах. Уже в сумерках мы подошли к избушке. Глядим – дверь распахнута, а она была лопатой подперта. Лопата со сломанным черенком валяется рядом. Полкосяка изгрызано. Но собаки прошли к зимовью спокойно – значит, зверя в избушке и поблизости не было. Внутри зимовья все находилось на своих местах. Только проводку зверь всю сорвал и на улицу выбросил. Владимир Иванович решил сходить за водой, пока еще не совсем стемнело – спуск к речке крутой, извилистый, в темноте там голову свернешь. Он пошел, а я стал собакам и себе варево готовить. Пока то да се, густо затемнело, и вдруг собаки подняли лай, повернувшись в сторону туалета, стоявшего отдаленно у дерева. Я схватил штуцер и отвязал собак. Они в лес. Слышу, треск пошел. Пришлось бабахнуть пару раз вверх. Стрелять в темноту, в сторону треска, я воздержался – мало ли кто там вломился в чащобу. Собаки быстро вернулись. Я Душмана и молодого Зыбу привязал, а Кукшу оставил на свободе. Она всю ночь тявкала, спать не давала.

Утром я сам стал спускаться к реке, за водой. Вижу, в одном месте, под обрывом, медвежьи следы и шерсть. Спина захолодела – это зверь тут таился, как он только на Владимира Ивановича не кинулся?! Вероятно, сбежал из своего укрытия, как только мы начали подходить к зимовью. Не стал я говорить напарнику о том, что увидел, и пошел к туалету. И там медвежьи следы. За туалетом стоял зверюга – нас караулил. Там его и учуяли собаки, подняли лай. Прошел я к сайбе. На столбах погрызы. Да столбы у меня наполовину жестью обиты, а повыше – железные штыри в них заколочены. Медведю жесть и штыри не под силу оказались. Капельки крови я кое-где разглядел. «Теперь этот зверь не оставит нас в покое, – заключил я, рассказав о своих наблюдениях Владимиру Ивановичу. – Не понравилось «хозяину», что мы появились в его владениях. Теперь кто кого: или мы его, или он нас. Будь, что будет, но завтра надо начинать промысел. Пойдем на запад, в сторону верховьев Демьянки. Там у меня стационарная палатка с печкой, раскладушками, вся заделана кошмой. В ней ночевать лучше, чем в избушке…» На том и остановились, а наутро выпал снег. Легкий, пушистый, он едва притрусил землю. Милое дело для промысла…

Перешли мы пойму и по увалу поднялись в ельник. Собаки забегали, заволновались, принюхиваясь. Я насторожился, наблюдая за их поведением, и решил сделать круг. И точно – за нами шел медведь. На снегу было четко видно его когтисто-косолапые следы. Затревожился я – положение складывалось не лучшим образом для начала промысла. «Скорее всего, конец нашей палатке, – предположил я. – Этот медведь явно рассержен чем-то и будет пакостить до тех пор, пока не ляжет в берлогу или не столкнется с нами…» Взял я на поводок Душмана – пес был отменный, никого не боялся, под медведем побывал, а соболей, белок брал только так, без промашки. В общем, шел и на пернатую дичь, и на любого зверя.