Иметь и не потерять

Проскочил я с ним по медвежьим следам с полкилометра и вернулся: махнул медведь на другую сторону речки через такой завал, что ноги на нем сломать проще простого. Душман все поглядывал на тот берег, и я присматривался к угрюмым ельникам по-над взлобком, но ничто не нарушало сонный покой ушедшего в зиму леса.

Пока дошли до палатки, добыли несколько белок и одного соболя. Захолодало. А палатка, как я и предполагал, оказалась разорванной. Печка раскурочена, выброшена в кусты. Кое-как заделали огромные прорехи лапником, присыпали снегом и переночевали.

Утром направились в дальнюю избушку, на север. Там охотились с неделю. И охотились неплохо. Одних соболей, не считая белок, брали в среднем по два хвоста в день. Но и там, когда мы удалялись от избушки далеко к западу, за путик, в сторону нашей изорванной палатки, нет-нет да и встречали медвежьи следы, но дальше, к северу, к избушке в вершине речки Ножевой, зверь не приходил. Вероятно, граница его владений оставалась южнее нашего путика.

Два раза мы возвращались в базовое зимовье, а к концу ноября окончательно в нем обосновались. Медвежьи следы исчезли, и я предположил, что зверь где-то залег в берлогу. Соседство неспокойного хищника меня не устраивало. Неизвестно, что выкинет этот «хозяин» тайги в следующее лето или в начале сезона. Скорее всего, это он в прошлую осень свалил у меня сайбу возле первой избушки. Посоветовавшись, решили искать берлогу и брать зверя. Больше всего топтался он в тех местах, где стояла палатка, и я предположил, что где-то там он и сделал себе берлогу. На промысле каждый день дорог, но я все же решил потратить день-два на медведя.

Для поиска берлоги мы выбрали ясный морозный день и направились в сторону палатки. На следы промысловых зверушек мы не обращали внимания – решили лишний раз не шуметь. Собак я с поводков отпустил, чтобы быстрее двигаться, и они убежали в сторону истоков Демьянки.

Мороз. Ветер. Поземка навстречу. А через болото идти километров пять-шесть. Чтобы согреться, двигались в напор, из последних сил. Волосы под шапкой и спина покрывались мокротой, а грудь и бока стыли от пробивного ветра. Горело лицо, зябли руки…

Часа через два вышли к ряму. Стало тише. На низких сосенках огромные шапки снега. Чуть заденешь какую-нибудь лапу, и на голову обрушивается лавина снега. От его жгучего проникновения за шиворот спасали башлыки. Но все равно приятного мало. С полчаса шли по затененному низкорослой хвоей ряму, то и дело уклоняясь от плотного лапника и выкручивая лыжами вензеля, чтобы не зацепить какую-нибудь валежину, присыпанную снегом. А их в ряму чуть ли не на каждом шагу. Сухолом такой, что того и гляди или лыжу сломаешь, или напорешься.

Стали пересекать профиль, слышу, где-то далеко собаки залаяли. Вначале Душман затявкал, а потом молодые, в два голоса. Душмана не стало слышно. А я верю только Душману. Пока он не начнет лаять – с места не тронусь. Остановились. Слушаем. Владимир Иванович не выдержал: «Пойдем на лай, а то спину коробит от холода». Не успел я ему ответить – из-за деревьев вывернулся Душман. «А ты тут чего делаешь? – кричу кобелю. – Лаял, лаял и сюда прибежал». Он возле нас покрутился, чуть-чуть помедлил, повернув голову в сторону лая и рванул на махах вдоль просеки. Его поведение озадачило. Владимир Иванович тронулся было за ним, но я поднял руку: «Тем молодым собакам я не верю. Пока Душман не подаст снова голос – будем ждать. Лишний раз выламываться по ряму не желаю…»

А мороз вроде бы крепчать стал. Даже небо, рваными клоками высвеченное над рямом, было каким-то бледно-серым, будто примороженным к чему-то, более высокому, находящемуся там, за этой серой пеленой. Наплывы солнечного света в прорехах между лапами маломощных сосен отливали медью, бросая на их молочно-белый покров сине-зеленые тени, и казалось, что все стыло и мертво в этом диком, задавленном снегом лесу. Но далеко-далеко бились живые голоса, то громче, то тише, но несмолкаемо-зовуще. «Я замерзаю, – снова не выдержал мой напарник. – Давай будем двигаться».

Прошло минут пятнадцать, как ушел на лай Душман, а голоса его все не было слышно. Я и сам лишь терпел холодный обмет стынущего тела и махнул рукой: «Давай потихоньку, чтобы согреться…» Не успели мы пройти профилем и сотню метров, как послышался голос Душмана. «Кого они там загнали? – размышляю вслух. – Поди, соболя? Да он сейчас на болоте держаться вряд ли будет. Это по осени, когда ягода, которую он с удовольствием поедает, еще можно застать соболя в ряму. Я в прошлом году добыл трех в этих местах…» – «А вдруг они на берлогу наткнулись?» – высказал предположение Владимир Иванович. «Да ну! – говорю. – Какая может быть берлога на болоте, сыро?»