Две ночи провели у костра. Обычно чернота осенних ночей до того густеет, что кажется при любой мало-мальски заметной вспышке пламени, на особо сухих сучьях, она боязливо отпрыгивает от освещенного костром места. С такой вот ночью была вторая наша ночевка, уже перед выходом на бугровой лес. Мы почти задремали, когда собаки вдруг сорвались со своих лежек, вблизи костра и начали злобно лаять в ту самую непробивную черноту. Причем, не покидая освещенного места. Обычно, так собаки лают на незнакомого человека, и я насторожился: откуда в такой глуши мог появиться человек? На всякий случай придвинул карабин поближе к себе, а Владимира Ивановича предупредил: «Сейчас какой-то гость к нам пожалует…» Прицыкнув на собак, сразу замолчавших, прислушался, но даже веточки не хрустнуло в залитой сажевой теменью тайге – в ушах лишь слабо-слабо шумело. Кто мог так осторожно ходить в непроглядном ночном лесу? Какой такой человек или зверь? А ведь собаки на всякие там простые шорохи лаять не будут?! Тем более так злобно. Шли минуты напряженного ожидания, а никто не появлялся. «Возможно, медведь где-то неподалеку шарился, – размышлял я, – хотя зверь обычно побаивается огня. Да и собаки бы не выдержали, по-другому бы себя вели, активнее?..» Просидев с полчаса в таком размышлении, мы решили спать. Пусть кто-то там ходит-бродит – собаки все равно предупредят о возможной опасности. Но, ни ночью, ни утром ничего не случилось. Та ночная собачья тревога, со злобным лаем, так и осталась для меня загадкой.
На обратном пути почти на том же месте, где случилось ночное происшествие, собаки куда-то исчезли. Двигаться дальше без них я не стал: просто так собаки меня не бросят – что-то их задержало. Мы повесили на сучья рюкзаки с оставшимися продуктами и стали прислушиваться, двигаясь по спирали. Минут через десять я уловил едва различимый лай где-то на юго-западе и сказал об этом Владимиру Ивановичу. «Надо идти – просто так они лаять не будут…» Налегке мы, где на карачках, где прыгая и балансируя по колодинам, пробрались через завалы сухого леса и вышли на какую-то опушку. Вижу, все три собаки сидят возле елки и потявкивают. Даже зло на них поднялось: из-за какой-то там белки мы столько чалились! Поднял я винтовку и выстрелил в хвою – на самой верхней ветке мелькнуло что-то темное. Соболь! Выстрелил в ту хвою еще раз. Соболь и нарисовался на самом конце ветки. Я прицелился ему в головку и хлопнул. Миг – и всегда желанная добыча в руках. Осмотрел зверушку – шерсть добрая, значит – пора начинать промысел. Когда говорят, что кто-то там белку бьет в глаз, не верьте. Чепуха это самая настоящая. В кроне дерева чаще всего почти на самой вершине, глаза у белки не увидишь. Стреляют зверька обычно в голову, и пулька нередко прошивает ее как раз или через глаза или рядом с ними. Этим и создается неверное представление о меткости стрельбы.