Иметь и не потерять

Казалось, что так будет всегда, пока они живы, но где-то в начале зимы в дверь его мастерской кто-то сильно и настойчиво постучал. Он как раз работал над новой скульптурной композицией и не сразу оторвался от станка, вытер руки, а пока шел к дверям – стук повторился, и более сильный.

– Иду, иду, – отозвался он, прикидывая, с некоторым раздражением, кто бы это мог быть. В самый что ни на есть неподходящий момент, в самый охват творческого запала, который после лови, не лови – вряд ли снова уловишь, его оторвали от чудного свершения, душевной благодати.

За дверью стоял хмурый, полноватый мужчина лет сорока.

– Ты Игорь Озинцев? – сразу пророкотал он бесцеремонно, сверля хозяина злым взглядом. На его слегка обветренных скулах заиграли желваки.

– Допустим. А вы, собственно, кто? – в свою очередь наливался неприязнью художник.

– Возьми вот, почитай на досуге! – Мужчина кинул ему в лицо какую-то тетрадку.

Но художник успел отстраниться, и она, мелькнув мимо вертящейся тарелкой, ударила в скульптурный эскиз – тот и слетел со станка.

Все это произошло в короткое мгновенье. Художник даже не успел собраться с мыслями, что-то сказать, что-то сделать – он не понимал ничего. Кто? Что? Зачем?

– И оставьте мою жену в покое! – едва ли не с зубовным скрежетом произнес незнакомец. – Иначе разговор будет другим! – Он резко повернулся и пошел по коридору, колыхая широкими плечами, обтянутыми роскошной дубленкой.

«Дашин муж! – высверкнулась у художника запоздалая догадка. – Хорошо еще, что кулаками не стал махать. Но как он узнал? Как нашел меня?» Он поднял вначале несколько изуродованную падением глиняную скульптурку, а затем и довольно объемную тетрадь в коленкоровом переплете. Раскрыв ее, художник сразу все понял – это был дневник, в котором она описывала их интимные встречи. Вероятно, каким-то образом этот дневник, наверняка, надежно спрятанный и свято хранимый, и нашел ее муж, а из него и узнал то, что положено знать лишь тем, кто его пишет, поскольку в дневнике излагаются такие мысли, такие чувства, которые составляют божественную тайну любого человека, и знать ее преступно и грешно. Даже ему она никогда не говорила про дневник. Никогда – ни словом, ни намеком!

Художник раздумывал некоторое время – читать или не читать святую, женскую тайну: исповедальную ли или просто памятную, писанную по зову сердца или под давлением разума. Ведь каждая женщина – тайна. Она порой и сама не знает, что прячется в глубинах ее души, в какой момент жизни это неизвестное заявит о себе. И заявит ли вообще? И какая из женщин счастливее: та, которая познает неразгаданную до поры до времени тайную улыбку судьбы, или та, что до конца дней своих не заглядывает в глубины собственной души, подчиняясь лишь обыденным обстоятельствам?

Забурлили, закрутились опустошающие душу мысли, зачастило сердце, обнесло жаром голову, ознобило спину: прочитав лишь несколько строк, он сразу понял, что наступил конец тому счастью, той радости и тому блаженству, что лелеяло его все лето, все долгие осенние месяцы, в холодном предзимье. Не будет больше ни духовного дурмана, ни телесного трепета, ни творческой легкости. Не увидит он впредь ее больших, озаренных внутренним светом глаз под дрожащими ресницами. Не почувствует прикосновения ласковых рук. Не уловит тонкого запаха ее тела. Не ощутит тугую густоту темно-каштановых волос. Ждать ее и искать бесполезно: прочитав дневник, ее серьезный муж обрубит любую возможность их встречи. Он и прежде, судя по тому, с какой спешкой она всегда уходила, строго следил за своей женой. «И не уследил, – мимолетно пронеслось у художника. – Да разве уследишь? Если женщина закружится, то она найдет такие отговорки, такие лазейки, какие не придут на ум ни одному мужчине…»

И чем больше он раздумывал, тем острее, пронзительнее осознавал свою невосполнимую потерю, и маялся в поисках ответа на ту боль, что накрепко засела в его душе. От этих мук не помогали ни вялые попытки что-либо творить, ни коньяк, ни дружеские вечеринки.

2

В купели душеных метаний пролетел почти месяц. Поздним декабрьским вечером, когда за окном мастерской забились снежные вихри, художник вдруг решился подступиться к ее дневнику. То, что там немало написано о нем, не трудно было догадаться – не из хулиганских же побуждений бросил ему в лицо этот дневник муж Даши. Да еще и с пожеланием почитать на досуге. А коли так, то и некое право на прочтение дневника он все же имеет. Не выбрасывать же его просто в мусорный ящик. К тому же, содержание дневника уже перестало быть тайной.

Он не боялся освежить в памяти былое, посыпать «соли на рану» – больнее, чем чувствовалось, вряд ли могло быть. А вдруг из ее слов, ее исповеди он и почерпнет то утешение, которое давно ищет и не находит?

24.05.20… г.