Иметь и не потерять

Почти сразу же после Нового года накатились морозы. Да такие, что дух перехватывало – даже при короткой пробежке, и не до лыж и культурных прогулок стало. Работа да общежитие, общежитие и работа, и все. И поближе к весне из «самых верхов» пришло распоряжение о том, чтобы все главные специалисты производства было аттестованы как работники Министерства внутренних дел. А поскольку Антонина Павловна была вольнонаемной и не имела офицерского звания, да к тому же и в немалом возрасте, то аттестоваться на должность главного технолога производства предложили мне: то ли по причине того, что «под рукой» никого не было, то ли учитывая мою молодость, усердие и определенные успехи. Должность майорская, а я всего лишь младший лейтенант (звание, полученное после прохождения военных сборов на институтской военной кафедре) – думай, решай. А времени на долгие раздумья нет – отведенный на всю кампанию срок в узких рамках, как всегда, короткий и неумолимо двигался к концу. А как же мой обратный отсчет, мои надежды на три зимы и три лета? Как Приреченск со всем, что дорого? Как родные? Но и расти надо, входить в жизнь широким шагом. В тот же Приреченск если и возвращаться, то на «белом коне»… А тут выпала командировка в Нальчик, на электротехнический завод, который делал нам сложные штампы, и мы с Лукашовым поехали туда на прием этих самых штампов. Нас поселили в двухместный номер. От долгой дороги в поездах и в самолетах усталость буквально валила меня с ног, и, едва устроившись, я тут же нырнул в кровать, рассчитывая на сладкий отдых. Но Петр Петрович, видимо, более приспособленный к таким нагрузкам, бодрствовал и начал приставать ко мне все с тем же предложением по аттестации. Раз сказал, два… И до того допек, что пришлось мне в полудреме, лишь бы отмести его настойчивость, дать согласие на аттестацию. В колготне и делах я забыл про это слово, а когда вернулись домой и отчитались по командировке, Лукашов и говорит мне:

– Пиши-ка заявление на аттестацию.

– Какое заявление? Я еще ни на что не решился.

– Как это не решился?! Ты же в Нальчике дал мне согласие! Помнишь? – И давай меня колебать.

Что делать? Терять свой авторитет у начальства не хотелось. Да и кое-какие весомые мысли за аттестацию роились. Позвонил матери, посоветовался с сестрой и дедом и после тщательных прикидок и размышлений, нелегких душевных колебаний дал согласие на аттестацию.

А небо между тем подернулось такой глубокой и чистой голубизной, что, глядя в него, дух захватывало, и сладко сжималось что-то в груди, как бы стараясь вырваться наружу с намерением полететь в ту бездонную синь неба, в неведомое пространство, в будущее, и неосознанное то стремление волновало душу, будоражило кровь…

В это тревожно-упоительное время мы с Таней все больше и больше сближались, но без всяких там сентиментальных пошлостей и, тем более, сексуальных поползновений. Нам было просто приятно общаться друг с другом в долгих разговорах и обоюдных размышлениях. Она мне нравилась как понимающий друг, как приятный собеседник, во многом разделяющий мои взгляды и на текущие события, и на будущее, но исподволь, в не контролируемых сознанием душевных глубинах, проклевывались и иные чувства к ней, сознаваться в которых, даже самому себе, я не торопился. Да разве можно устоять перед любовью? Перед ее всесильным самоутверждением? И мы все больше и больше привязывались друг к другу. Я стал подумывать о женитьбе. «Пора, мой друг, пора» – и семьею обзаводиться. Тем более, что теперь я был в состоянии ее обеспечивать. «Ну и что из того, что не горю, как с Юлькой? Таня во всех отношениях выше ее, серьезнее. С ней можно идти по жизни. А гореть мне, может быть, больше и не дано». И я твердо «застолбил» свое решение…

7

Затуманились дали, потянуло сыростью. Заискрились купола церквей в ярком свете весеннего солнца. И не будь я свидетелем столь быстрого перехода от ощутимых морозов к теплу – никогда бы не поверил, что весна в Сибири накатывается так бурно. Едва ли не в день-два сошел снег, и покрылись зеленой вязью деревья. В заречье все слилось в сплошную бирюзовую вуаль, плывущую в поволоке тонкого марева к окоему. Заиграли искрометными бликами кресты и купола дальних церквей подгорья. Зазвонили колокола большого собора кремля, редко слышимые в зиму: то ли ввиду жестоких морозов, когда подниматься на колокольню опасно (захватить может дух холодом, как тому воробушке, кем-то нечаянно вспугнутому из-под застрехи и тут же упавшему в рассыпчатый сугроб), то ли от непродолжительного пребывания на улице по той же причине. Все это совокупно поднимало настроение. К тому же работа ладилась, и с Таней душа пела, играя такими нотками радости, которые я давно не испытывал.

Несмотря на разницу в возрасте, мы крепко сдружились с Петром Петровичем, и с наступлением устойчивого тепла он несколько раз приглашал меня на рыбалку, не идущую ни в какое сравнение с моим увлечением рыбной ловлей в детстве или юности – ни по ощущениям, ни по весомости добычи. Тогда же мы перешли на «ты» и стали называть друг друга по имени.