Иметь и не потерять

А перестройка текла и текла дальше, хотя приватизация еще и на горизонте не прорисовывалась, но уже между предприятиями, потерявшими поддержку государства, начал подниматься бартерный обмен. И здесь из-за коловоротной неразберихи цен вновь появились предпосылки к легкой, непроизводственной прибыли. И снова мы не клюнули на эту «наживку», продолжая выпускать нашу доподлинно освоенную технологически и широко известную покупателям продукцию. На той производительной «ноте» мы и начали движение в роковые девяностые.

* * *

Вот уже и солнышко заиграло не по-зимнему, и снегири заалели грудками на рябиновых гроздьях, и взор потянуло в туманное заречье, душа встревожилась непонятной грустью. «В отпуск! Надо в отпуск!» – накатились мысли. И вовремя. Звонит мне Иван Борисович и, порасспросив о том о сем, предложил провести отпуск в Форосе, на «цэкушной» даче. Я вначале подумал, что он меня разыгрывает. Где это было видано, чтобы средней руки начальство отдыхало в санатории, принадлежащему высшему руководству страны? Но Клименко и не думал шутить. Оказывается, смонтировав наши светильники в Форосе, трест получил в качестве поощрения путевки в самый что ни на есть престижный санаторий Крыма.

– Жить там, где отдыхают члены Политбюро, – нагнетал восторг Иван Борисович, – и по тому же сервису. Представляешь!

Представить то, что потом узналось, было невозможно. Пожалуй, тогда впервые в жизни я понял, что наши высшие партийные чины давно жили при коммунизме, горячо обещанном народу, но так и не дождавшемуся той «манны небесной». И хотя это не по теме, те чувства крайнего удивления и потаенной зависти (чем я никогда не страдал), вкупе со странной горечью, некогда охватившие меня в первый же день пребывания в санатории, не забылись и побуждают хотя бы кратко описать тот наш отдых.

Этот старинный особняк, входящий в огромный комплекс санаторных зданий Фороса, был когда-то личной дачей Максима Горького. Поселили нас в одном блоке, но каждому выделили свои изолированные комнаты. Я занял ту сторону блока, в котором, как сказали, жил в свое время первый космонавт. За нами закрепили черную «Волгу» со спецномерами и с дежурившими посменно шоферами. Вокруг особняка – фешенебельные корпуса санатория и роскошные деревья редких видов, образующие культурный парк, занявший недоступное взору пространство. А на соседней территории, за особой оградой – дача М. С. Горбачева.

И столовали нас так, что никакому вымыслу не под силу воспроизвести реальность того разносольства. Стол, вкупе с сервисом, представлял собой воистину сказочную скатерть-самобранку, с которой даже тарелки убирались едва ли не волшебным способом – по крайней мере, я не замечал, как это делалось. К тому же и обиход соответствующий: личный врач, всякие там оздоровляющие процедуры и, само собой, роскошный пляж с чистейшей водой.

В такой купели не сразу почувствуешь себя в «своей тарелке»: нет-нет, да и осознаешь, что ты не какой-нибудь там партийный функционер, высокого полета, а всего лишь руководитель небольшого производства. От этих мыслей мы даже предоставленной машиной почти не пользовались, разве что посылали иногда шофера в Севастополь, где, в отличие от остальных городов страны, спиртное продавалось свободно, в том числе и пиво, особенно нами любимое.

И еще один эпизод, подчеркивающий «царскую» опекаемость представителей партаппарата, рабскую боязнь и преклонение перед ними, промелькнул за время нашего отдыха. Никто не знал, кто мы на самом деле, и, резонно полагая, что в этот санаторий случайно не попадают, относились к нам, со всеми положенными почестями.

Было начало апреля, но солнце грело по-летнему, и я, несмотря на прохладную воду, изредка купался. Ну а загорать выходил ежедневно. Расслабился я как-то на лежаке в одиночку, и пролетающий вертолет, проводя плановую дезинфекцию пляжа, попал на меня каким-то порошком. Смыв под душем легкий его налет, я решил обратиться к врачу, подумав о возможной вредности такой «профилактики». Врач успокоил меня, сказав, что никакого вреда от того порошка не будет, но доложил об этом директору санатория – так было положено. Тот – по инстанции – выше. Где-то через полчаса, когда я только устроился с книжкой на диване, телефонный звонок:

– С вами говорит генерал такой-то, прошу извинить за причиненное беспокойство. Экипаж вертолета будет наказан.

Я ему:

– Да не нужно никого наказывать, ерунда.

Щелкнула положенная трубка, а через некоторое время снова звонок, и извиняющийся мужской голос:

– Извините нас, пожалуйста, извините, промашка вышла. Извините, а то у нас на работе большие неприятности.

– Кто говорит-то? – поинтересовался я, совсем развеселившись от такого поворота, дело-то выеденного яйца не стоило.

– Командир экипажа вертолетчиков полковник…

Фамилию я не запомнил.

– Да ладно, мужики, передайте вашему начальству, что никаких претензий я к вам не имею и жаловаться никуда не намерен.

Вот так-то! Могла ли бы из-за простого человека подняться такая волна?

Сомнительно…

6