Иметь и не потерять

Чтобы как-то активнее заявить о себе, мы решили создать первый свой рекламный ролик, при презентации которого на областном телевидении в Зауральске произошел небольшой казус. В то время видеокассеты только-только начали появляться и чистых, неиспользованных в обиходе, кассет еще не было. Для той или иной записи брались в основном кассеты американские, на которых в большей степени, как тогда говорили, распространялась грубая эротика. На одну из таких кассет и был записан наш рекламный ролик. Стереть-то с него ненужную нам запись стерли, да не всю. Когда мы просматривали ролик у себя, то оператор начинал его показывать как раз с того места, где заканчивалась предыдущая запись, что само собой и подразумевалось. Но по какой-то причине перемотать ленту должным образом забыли.

Повезли мы кассету в Зауральск с нашим новым бухгалтером Еленой Михайловной. И вот – контрольный просмотр на областном телевидении. В зальчике – руководство программой, мужчины и женщины. Короткий шипящий звук, и на экране возникла голая красотка, выделывающая сексуальные пассы. Несколько секунд полной тишины, а потом раздался чей-то возглас:

– Ого! Вот это производственный ролик! Вот это реклама!

Показ, конечно, тут же прекратили. Но каково было мне, руководителю?! А рядом еще сидела Елена Михайловна, красивая молодая женщина. Стыдоба! Я даже почувствовал, как краснею. Слава богу, что все присутствующие оказались с чувством юмора. А чуть позже наш рекламный ролик, откорректированный надлежащим образом, прошел по центральному телевидению, «съев» с нашего счета «бешеные» деньги. Но благодаря этому рекламному ролику появились новые заказчики на нашу продукцию.

* * *

Потянулось лето. Жаркое, солнечное, грозовое. В самом начале июля позвонил мне отец и предложил совместную поездку на родину деда – в Вятскую область. Несмотря ни на что, отношения с отцом у меня всегда были добрыми, и я согласился. Договорились встретиться в Кирове в день отцовского юбилея – ему исполнялось шестьдесят лет. Где-то за несколько месяцев до этого он узнал, что в Москве намечается массовый марафон, и решил проверить себя на выносливость. В то время отец был первым секретарем горкома партии в небольшом городке Донбасса, и, скорее всего, его смущал возраст – размен седьмого десятка. Вот он и решил проверить свои физические возможности таким жестким способом. Надо сказать, что отец всегда был активен физически, занимался разными видами спорта, поддерживая высокий жизненный тонус, но марафон никогда не бегал. Понимая его душевное состояние, его скрытую тревогу за возможное снижение тех жизненных критериев, к которым он привык (а отец всегда, где бы и кем бы ни был, до крайности отдавался работе), я поддержал эту идею. Подумалось, пусть попробует, если и сойдет с дистанции, то даже само участие в столь серьезном испытании как-то подогреет его уверенность в себе, даст толчок на дальнейшую деятельность.

Пока то да се подкатилось намеченное время, и я, зная, что отец бегал марафон, не без душевной тревоги вылетел в Киров. В городском аэропорту мы и встретились. Сердце дрогнуло, когда я увидел усталое, несколько осунувшееся родное лицо. Отец улыбался, обнимая меня, но как-то иначе, не с привычной веселостью. Даже его крепкое тело показалось мне несколько вяловатым. Пока ехали на такси до гостиницы, перекинулись лишь несколькими фразами, стараясь не выказывать своих эмоций постороннему человеку – таксисту, а когда определились с гостиницей и стали устраиваться, я спросил отца про марафон.

– Пробежал, и неплохо, – несколько оживился он, – даже медаль получил. Можешь полюбоваться…

Мне подумалось, что медаль, видимо, давали всем, кому за шестьдесят, а отец сошел с дистанции где-нибудь через десять – пятнадцать километров. Но, когда он снял носки, которые скрывали почерневшие от запекшейся под ногтями крови пальцы, мне стало больно и стыдно за свои мысли. Я понял, что отец действительно преодолел всю дистанцию марафона, что я не дооценил его силу духа, его жизненные силы. Понял, чего это ему стоило, что он перенес, и с глубокой пронзительностью почувствовал, как мне дорог этот родной человек, как я мало отдавал ему своей сыновней любви, даже при тех нечастых встречах, когда они свершались. Понял – и душу тронула жгучая вина несправедливости, выдавившая из глаз едкие слезинки. Сердце согрело лишь осознание светлой гордости за отца, за его непреодолимое стремление к намеченной цели, за жизнелюбие и жизнестойкость.

Отец, видимо, уловил мое состояние и потеплевшим голосом произнес:

– Это все проходящее. – Он кивнул на пальцы своих ног. – Зато я теперь твердо знаю, что еще могу многое сделать – и для людей, и для своих близких, а с делами и обрести душевное равновесие.