Иметь и не потерять

Лето уходило тихо. С мягким теплом и светлыми днями. В воздухе повсюду ощущался запах увядающих листьев. Они шуршали под ногами, словно жаловались на скоротечность своей жизни. Настроение выстраивалось грустно-проникновенное, со светлинкой и непонятным сожалением о чем-то несбыточном, ушедшем. Чаще и чаще стали тревожить мысли о несостоятельности моего семейного очага – без детей семья не семья. И, скорее, по той же причине, чем по зову души, Таня вдохновенно качнулась к православию. Вместо наших, пусть нечастых, походах в театр, на концерты, в кино, созерцательных прогулок по городу – она почти все свободное время стала проводить в храмах, на различных церковных мероприятиях, что заметно сказалось и на нашем домашнем уюте, и на душевном настрое, поскольку я никоим образом не мог составлять ей компанию – работа в «Луче» отнимала едва ли не весь запас не только физических, но и душевных сил. Частые Танины задержки по вечерам стали раздражать меня, хотя я и держался – не высказывал и не выдавал своих эмоций. Правильно я поступал или нет, оценить трудно – возьмись выяснять истину, и, скорее всего, скандала не миновать. А любой скандал неуправляемо, на подсознательном уровне, отдаляет людей друг от друга, и уже те отношения, те духовные нити, что связывали их до тех разборок – не вернуть, как ни старайся. С другой стороны, я интуитивно чувствовал, что мы медленно и неумолимо отдаляемся друг от друга. А в один из вечеров, не дождавшись Таню, я вышел прогуляться по ближнему скверу.

Сумерки затекли в хвою разлапистых елок и в густоту декоративных кустов, заметно обозначив вьющиеся среди них пешеходные тропинки, еще державшие последние отблески вечернего света и притягивающие взгляд своей непредсказуемой таинственностью, тонкими запахами увядания и тишиной.

Шел я по одной из них с затаенной осторожностью, не погружаясь в глубину тревожных рассуждений и улавливая лишь душевные отзвуки на мимолетные мысли, сознательно отгоняя всякие зацепки беспокойства. Хотелось хоть на какое-то время отмести непроходящие размышления о повседневной работе, неустоявшиеся и горьковатые думки о домашнем бытии, о наших с Таней разладах, интуитивно боясь в них погрузиться, осознать возможность наката пронзительной душевной боли.

В том зыбком равновесии духа обошел я весь сквер, вернувшись к исходному месту и привычно освежая взгляд яркой освещенностью улицы, заметил яркое такси, остановившееся возле соседнего подъезда нашего дома. Что-то меня придержало за кустами сквера, то ли откуда-то возникшее любопытство, чем я никогда не страдал, то ли непонятная осторожность, но я притих, наблюдая, – время было не очень-то богатое, и мало кто тогда пользовался услугами такси, тем более по темну, интерес у меня и проклюнулся.

Миг, и на тротуар из такси выскочил юркий мужчина, а за ним, оперевшись на протянутую руку, Таня. И екнуло сердце, тесно стало ему в груди, неуютно – вот тебе и «фунт лиха»! Мотай нервы на кулак, души себя злом или безысходностью, пока не задохнешься. Еще что-то приплясывало в груди, тянуло меня на светлую надежду – мало ли что, но и это сомнение улетучилось, когда они, прощаясь, поцеловались. Ошпарило меня нежданное открытие не меньше, чем холодный душ в накаленной парилке, ноги отяжелели. С минуту я стоял, ошарашенный увиденным, отмечая отупевшим взглядом, как Таня спешит к нашему подъезду. В груди медленно-медленно утихали обжигающие сердце чувства. Наваливались неподъемные разуму мысли: что же делать? Устроить допрос с пристрастием? Разнос с размахиванием рук? Или сделать вид, что ничего не знаешь? Перекидывал я туда-сюда эти вопросы, пока на ватных ногах двигался к дому, и каким-то образом притушил в себе и накипь зла, и горечь тяжкого обмана, утвердившись, что не стоит подниматься на дыбы, сминать все то, что имеем, – время нас рассудит, выявит что к чему, а скандал может привести к быстрому разрыву, взаимной ненависти или даже вражде. Ни к тому, ни к другому я морально не был готов.

Утвердиться-то я утвердился, но как удержать себя в узде и не выдать истинных чувств при домашнем общении, в интиме? Как устоять и не сорваться в холодную зыбь или в сумрак безразличия? И это не на час или день, а на неопределенное время, которое в таких случаях не скоротечно?.. И чем дальше – тем труднее и труднее удавалось мне играть в ту игру. Лишь работа снимала тягость душевного плена, оттесняя в глубины сознания сторожок отвратных чувств. Словно некий взведенный для выстрела курок ставился на предохранитель. Но хитри – не хитри, а природу не обхитришь, как я ни старался, ни держал себя в русле привычного течения, Таня, видимо, уловила все же неким неподвластным человеку образом иную тональность моего поведения и, ни о чем не спрашивая, как-то поутихла, погасла, что ли, стала тускнее. Вряд ли она предполагала, что я знаю о ее тайных связях с другим мужчиной, скорее всего, она это связывала с тем, что у нас нет детей.

* * *