В это не легкое для меня время Лукашов вдруг предложил совместную поездку в Крым, на отдых. То ли он догадывался о моей семейной неурядице, то ли знал что-то – связи у него по городу были широкие.
– Подустал, подустал, – глядя мне в глаза, высказался он, – заработался, пора и размяться…
Таня, как показалось мне, даже с некоторой радостью одобрила мое решение о морском отдыхе, и через пару дней мы с Петром уже валялись на лежаках.
Солнце, море, пляжная идиллия и абсолютная расслабленность лишь на какое-то время подавили в душе непонятную тоску. Бессмысленное времяпрепровождение и однообразие уже к середине намеченного срока утомили меня. В душе стала копиться грусть о нашем тихом, утопающим в таежной зелени Северске. И, вероятнее всего, я бы вскоре отъехал домой, если бы не случайность.
Тихо дышало море, так тихо и завороженно, как бывает только на юге в прозрачную, без какого-либо ветерка, ночь. Дали таинственно мерцали. Вдоль набережной светились матовые фонари, окруженные роем бабочек-поденок. В ярком колпаке танцплощадки билась зажигательная музыка, а у пирса, на котором мы стояли с Лукашовым и вглядывались в не доступные взору дали, лениво покачивались полупрозрачные купола прибрежных медуз, от самых маленьких, с грибную шляпку, до размашистых, едва ли не под зонтик. Глядя на них, я перелетел мыслями от тропических островов в наши леса, где всегда в такое же время гуртились на пнях и валежниках семейки осенних опят, а в сосновых молодняках еще попадались маслята и рыжики, и вроде уловился их таежный аромат, шевельнул душу.
– Пойдем отсюда. – Я дернул Петра за рукав. – А то тоской потянуло от морских далей.
Лукашов, вероятно, чувствуя нечто схожее, усмехнулся:
– А, может быть, из-за гор?
– И из-за гор тоже.
– Ну, давай и тряхнем «стариной» на танцплощадке. Уж больно там женщины смеются заразительно, даже сквозь музыку слышно.
Не хочу сказать, что я был завзятым аскетом в общениях с привлекательным полом, но тесные отношения не признавал. Да и Петр не слыл бабником, и скорее от нечего делать, чем от устоявшейся мысли, мы медленно потянулись вдоль пирса к танцплощадке.
Первое, что полыхнуло перед глазами – женщина, стройная, гибкая, в ярком платье, не то цыганка, не то похожая на цыганку, танцевала посредине круга зевак, хлопающих ей в такт музыки, какой-то южноамериканский танец: ни то хабанеру, ни то румбу, ни то вовсе мне неизвестный – я не очень-то в них разбирался. Жарко! Красиво! Изящно. С привлекательной, белозубой, улыбкой.
Петр толкнул меня локтем:
– Смотри, какой блеск! Какие фуэте! Хоть самому ныряй в эти волны от платья.
Ничего подобного я раньше не видел. Все так и переливалось в вихре четких движений молодой женщины, казалось, что и воздух вокруг нее вьется искрометно, и свет от фонарей, заливающий танцплощадку, порхает, что те бабочки – поденки.
– Здорово! – поддержал я его мнение, а сам вдруг подумал: надо бы с ней познакомиться.
Вспыхнула шальная мысль, да и осталась, не потухая.
– Бис! Бис! – закричали зеваки. – Еще, еще! Цыганочку!
Это было что-то! Буря в танце! Никто и никогда до сих пор, даже в неком приближении, так не плясал! Доселе не стерлась из памяти та пляска, что выплеснула на наши чумные от восторга взоры и души незнакомка.
После такого фурора пробиться к той женщине было невозможно, и я, с некоторой горечью в душе, потянул Петра в гостиницу.
– Скажи, понравилась? – От такого хитреца вряд ли что можно было утаить, и я промолчал. – А что? Можно и подзаняться, а то, вижу, ты стал в последние дни вянуть, что осенний лист. Теперь цель и задача появились, действуй.
– Пошел бы ты, Петр Петрович, со своим подначиванием куда подальше, и лучше прямо сейчас.
– Я-то пойду, да без меня ты будешь долго плыть не в ту сторону, и утонуть не мудрено в той «морской» буре, что выдала нам цыганка.
– Откуда ты взял, что она цыганка?
– Сову по полету видно. Да и внешне она из тех степей…
Поболтали, пошутили да и успокоились. Но моя безрассудная мысль не успокоилась. А к обеду следующего дня Петр заявляет:
– Зовут ту ундину Лизой, и живет она в другом корпусе нашего дома отдыха. Можно и узнать, в каком номере.
Ну и проныра! Я еще никаких шагов не мыслил предпринимать, а он уже на́ тебе – на «тарелочке» принес нужные сведения.
Прикинулся равнодушным.
– Живет, ну и пусть себе живет. – Да разве Лукашова обхитришь!
– Да ты не больно-то мудрствуй – я уже с ней познакомился и тебя готов познакомить. – Каким образом ему все это удалось, Петр так и не сказал, сославшись на личную тактическую тайну.
В такой же вечер в туманно бирюзовой неге, возле винного кафе, спрятанного в виноградных лозах у излучины набережной, Петр познакомил меня с Лизой.
Порывистая, непоседливая и игривая, заразительно радостная – если она смеялась, то удержаться от такого же смеха было невозможно – она еще больше подняла мое любопытство, в лоне которого стало выпестовываться нечто щекочуще-сладкое, таинственно-тревожное, потянувшее душу в иное, не свойственное моему жизненному прагматизму, состояние.