IMG_0002

Необходимо было образовывать ополчение, вооружать простой народ. К радости царя дворяне охотно давали своих крестьян для дела борьбы с Наполеоном. Он с удовлетворением писал 18 июля адмиралу Чичагову, который был назначен командующим дунайской армией: «Последствия превзошли мои ожидания. Смоленск мне дал 15.000 чел., Москва — 80.000, Калуга — 23.000. Каждый час я ожидаю донесений из других губерний.» На самом же деле и на этот раз сказалась отрицательная черта царя Александра — рисовать все для себя в розовых красках. Все было далеко не так, как ему хотелось видеть. Вот что по этому поводу написал официальный историк Отечественной войны 1812 года Богданович: «Поспешность, с которой было составлено ополчение 1-го округа (в него входило 8 губерний, которые были расположены ближе других к театру военных действий — Московская, Тверская, Ярославская, Смоленская, Калужская, Тульская, Владимирская, Рязанская), не позволила им снарядить его надлежащим образом и дать ему достаточное военное обучение. Ратники большею частью были вооружены только пиками и рогатинами и обуты в лапти, что заставило употреблять их почти исключительно для оказания помощи раненым, либо ставить в третью шеренгу пехоты регулярных войск». Наиболее боеспособным оказалось ополчение петербургское (2-го округа), что доказывало: при некоторой подготовке народная армия могла превратиться из мечты в реальность. Петербургских ополченцев удалось обучить фронтовым приемам всего за пять дней. Они за это короткое время достигли таких успехов, что английский военный агент, который наблюдал за обучением, сказал: ополченцы производят впечатление настоящей армии, «выросшей из земли». На наш взгляд в этом нет ничего удивительного: жизнь крестьян в России всегда была серой и неприглядной, а поэтому крестьяне воспринимали ополчение как какое-то разнообразие в своей беспросветной тоскливой жизни. Смерть их не пугала.

Но значение ополченцев во время войны было невелико, так как в итоге оно составляло небольшой отряд, количеством 13 тысяч человек, и, тем самым, не могло оказать решающего влияния на ход боевых действий. Как всегда, основная тяжесть войны легла на плечи солдат регулярных войск: им незначительно помогали казаки, которые, однако, становились опасными для противника лишь когда надо было гнать окончательно расстроенные боями, голодом и холодом войска. Вот как отзывался о них впоследствии генерал Ермолов: «Никто более казаков не рассуждает об опасности и едва ли кто смотрит на нее с большим ужасом».

Таким образом, российская армия была количественно значительно меньше армии Наполеона, но качественно лучше, чем когда-либо в предыдущие войны с французами. Но, несмотря на это, армии управлялась так же плохо, как всегда. Так как первоначальный план кампании бал рассчитан на наступление, все запасные магазины были выдвинуты к самой границе, что в случае отступления неизбежно вело к их сдаче врагу, либо к уничтожению. Именно из-за этого армия все время войны содержалась исключительно населением губерний, где она велась, чем достигалось естественное опустошение страны, которого так боялся Наполеон. Все это, естественно, вело к мародерству и грабежам со стороны армии собственной страны. Царь Александр писал Барклаю-де-Толли 6 июля, через две недели после начала войны: «Я обогнал много бродяг, отставших от войны на целый переход, в самом отвратительном виде». Император требовал «прекратить эти беспорядки». В ответ на это требование Барклай-де-Толли приказал расстреливать мародеров либо подозреваемых в мародерстве. Сам Барклай сомневался в действенности таких мер, а потому пошел на них просто по обычаю. Так оно было на самом деле — грабежи не прекратились. Грабили, начиная от самой Вильни, и до самой Москвы. Не грабить солдаты просто не могли, так как им нечего было есть.