Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Милая моя, золотце мое! ‹…› Вчера часа два проговорила с Комой Ивановым[290]. До этого прочла его воспоминания и удивилась: сколь разнообразно его дарование и сколь велико! Его полиглотство неслыханное – от языка хетского до индейского, не говоря о китайском, японском, иврите, арабском, фарси и полного джентльменского набора европейских языков, его занятие семиотикой, математической лингвистикой, и еще очень много-много занятий профессиональных, меня потрясли. Разносторонность неописуемая таланта одного Вячеслава Иванова может вместить в себя 15–16 талантов разных людей, и каждый бы из них был значителен. Печать гения. Счастливая судьба ученого мирового масштаба сталкивала и перекрещивала его путь с лучшими представителями интеллигенции русской и мировой – от Пастернака до Сахарова. В детстве он очень болел, что-то типа туберкулеза суставов. Энергия же его удивительна: сколько замыслов он воплотил в жизнь, скольких выдающихся личностей перезнакомил и воспитал, будучи воспитуемым, например, Бергом и Пастернаком. Это – не дар, живущий в кабинетной тиши, без аудитории не может существовать. Да еще и стихи пишет хорошие. Но если в науке он Роман Якобсон и Поливанов, то в поэзии – не Пастернак. ‹…›

181. Е. Макарова – И. Лиснянской 27 июля, 10 августа 1996

27.7.96

Мамик, прошла неделя, чего только не было. Дядя был совсем плох, сейчас опять лучше. В музее я закончила с большим успехом первый тур и перехожу ко второму.

Я очень много приобрела от общения с израильскими детьми. Лучше стала понимать здешний народ. И свои возможности. Мы с детьми сделали цирк, настоящий цирк, наша работа (выставка) отличалась от всех тем, что мы выставили живое пространство, а не отдельные достижения в мире искусств. Все у нас жило. И зрители, и клоуны, и маски, и книги, которые мы написали. Дети отучились спрашивать, что делаем сегодня, они приходили и хватались за дело, – кто рисовал, кто лепил, кто делал куклы, – моей задачей было только продолжать выдумывать вместе с ними. Конечно, физически я очень уставала, но зато очнулась от рутины и поняла, как много у меня энергии, как много и качественно я могу выдумывать. Мир детей как-то приглушил больничные видения, когда уже кажется, что все смертельно больны.

Со следующей группой десятилетних детей я придумала другой проект, музей. То есть как мы смотрим на экспонаты и как экспонаты в течение многих веков молча глядят на нас. Что мы думаем про них и что они думают про нас. Что бы они сказали нам, если бы ожили? Это смыкается с моей попыткой в пьесе объединить и разъединить творца и его творение (Фридл и нарисованный ею допрашивающий). Может, предложить детям отправить девицу Ренуара, расчесывающую волосы, на прогулку, сколько можно расчесываться, если уж так подумать, закрыть окно в сад у Матисса, чтобы не дуло, и т. д. Кажется, это будет интересно детям. Мне, во всяком случае.

Жаль, что я не записываю про детей и не снимаю их. Была бы еще одна книга. Но кому нужны они?!

‹…› Мамик, надеюсь, что Семен Израилевич поправился, может, это было воспаление легких?

8 августа я закончу работу в музее и переведу дух. ‹…›

10.8.96

Дорогая мамочка! Все это время я была на пределе, сегодня отдыхаю, до завтра. Читала Флоренского о детстве, с наслаждением. ‹…› Описания природы, растений, цветов, – читая, вспоминаешь давно забытые чувства, испытанные в детстве. Все, вплоть до колючек ежевики. Подумала, что стоит обратиться взглядом к самым простым вещам – ракушкам, улиткам, листьям, не вдаваясь в психологию взаимоотношений. Соображаю туго. То хочу все бросить (но что именно?) и уехать к тебе, потом вспоминаю, почему не могу (не хочу перечислять). Вообще было бы неплохо как-то сменить обстановку.

Уже 2 ночи. Дети куда-то запропастились, Маня у нового друга, теперь по имени Сапир. Я ей сказала, что это уже переходит границы, но она мне возразила. Весьма по-взрослому. Аргументированно, то бишь. ‹…› Утро. Уже дело другое. Вернулась Манька, на все мои недоумения ответила. Она читает книги о бессмертии, колдунах, феях и т. д. Она так и осталась жить в том мире, помнишь, как вместо школы она ходила на 14-й этаж соседнего дома и читала в закутке коридора сказки. Наверное, с реальностью ее связывает чувственность.

182. И. Лиснянская – Е. Макаровой 12 августа 1996

12.8.1996

Доченька, дорогая моя! Ты права, моя девочка, выдался не год, а ужас какой-то. У меня этот год начался с Мишиной смерти еще в ту весну. Я очень надеюсь, что дальше этот кошмар не продолжится. Бедный дядя Миля! Но ему сейчас уже хорошо – не мучается. В сущности, он за свою жизнь и мухи не обидел, – не гореть ему в Аду, а сидеть ему в Саду. Сейчас позвонила Сереже[291] в Петербург, выразила ему сердечное соболезнование, а он мне: Инночка, не тратьте деньги, завтра увидимся. Так что завтра я останусь дома, дождусь Сережу. Очень скучаю по вас, а по тебе – бесконечно.