Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Лена, ей-богу, я – бессмертна. Я уже начинаю в это верить. Нет, крыша не едет, а вот пульс тоже сейчас не едет, что – чудо. Вся моя комната (пол) была в письмах. Я попросила Рудольфовну прийти и помочь. Пришла. Но как сытый не понимает голодного, так и здоровый больного. «Ой, – закричала она, – у меня шок!» И я так испугалась, что все отобранное, почти все, выронила из рук. Короче, она что-то сделала, была полтора часа, письма с полу подобрала, а меня гоняла: то выбрасывать мусор, то еще что-то выпихивать и запихивать. Не со зла, а от глупости и безумного самоутверждающего упрямства. ‹…›

Ну да Бог с ней, она одинокая, имеющая много знакомств и дружб со своими бывшими соучениками и учениками. Ну как же не командовать советской учительнице-воспитательнице! При этом она сердечно дружит со своими бывшими учениками, а раз есть у нее такой круг – значит, она нужна.

‹…› Нашлись 4 письма от моей мамы, где одно полностью посвящено тебе и Феде, по-бабушкиному – любовно. А я и забыла, какие нежные письма мама, партийная мама, присылала мне в пансионат «Отдых». До чего же я перед ней виновата. Она незаурядного ума, но заурядных устремлений нормальных людей. Какого понимания я могла от нее требовать, когда мне было 20 лет, а ей 38? Как я была не чутка, ведь ее и свекровь мучила – да что там говорить… Эта моя разборка так ностальгична, так меня во всем виноватит, что больше писать – нудить не хочу. ‹…›

29.11.1996

Единственная моя! ‹…› Мне бы тебе какие-нибудь смешные истории рассказывать, сказки, а не то, как Катя потеряла маму, а мама Катю[319]. Помнишь Коктебель? И как мы в четыре глаза плакали и в четыре ноздри шмыгали? Сейчас из-за писем я так влетела в прошлое, как не смог бы влететь сверхскоростной космический аппарат. Но у аппарата нет души, а у меня еще осталась.

‹…› Ленусенька, только расселась разбирать письма, как позвонил редактор «Ариона». У них 10-го выступление в музее Ахматовой на Мойке. Он уже меня просил, чтобы я съездила (давно, по моей просьбе включил и Эллу Крылову в афишу) в Питер, но я колебалась. А сегодня решилась: поеду! Попробую сменить обстановку на 4 дня, коль скоро не полетела к тебе. Алёхин (редактор), Рейн, Гандлевский, Кибиров поедут поездом. ‹…› Я хочу вырваться не только из своей комнаты, но из своего сердца, которое барахлит. Я его должна победить! Вот и согласилась. Но я не буду ехать поездом с вышеуказанной компанией. Меня утром 10-го возьмет на своей машине меценат Григорьев и (новость в моей жизни) я полечу с ним в его собственном самолете, а там он меня довезет до Эллы из рук в руки. А вернет домой тем же способом 14-го. Так что 15 – 16-го я смогу передать письмо.

194. Е. Макарова – И. Лиснянской 2–3 декабря 1996

2.12.96

Мамик, у тети Иды был день рождения, так что мы все пошли к ней, она потихоньку собирается, уже у нее и телевизор есть, и на иврит она ходит, – конечно, плачет, но ее легко отвлечь, переключить на какие-нибудь сплетни, например, про узбека-ловеласа, который живет у них в «Дипломате» и ходит весь в бисере, привлекает дам на скамейках. ‹…›

Вчера я была у очередной бабушки, записывала ее рассказы на магнитофон. На иврите. Она мне говорит: Лена, ат потахт эт ха берез а хаим шели, что значит дословно, ты открыла кран моей жизни, по-нашему как сказать? Утром она мне позвонила тоже, надолго, всю ночь она вспоминала. Я ей оставила на столе магнитофон, включенный в сеть, чтобы, если что придет на память, рассказала. Бабушка чудесная. 80 лет, водит машину, говорит, что в конце концов, в самом конце, ей везет. Мать, отец и муж погибли в газовой камере, но они с сестрой – нет! И у них дети и внуки. Трех мужей пережила, но зато сколько внуков! Бабушка из оперетты – все хорошо, прекрасная маркиза…

Потом за мной в Герцлию приехал Билл, прослезился, глядя, как плачет бабушка, со мной расставаясь, боится, что больше не приду. Все они маленькие дети, среди них я взрослая. Среди детей, стариков и умственно отсталых моих музейных пациентов.

Завтра пойду в архив, после архива распечатаю по-русски то, что записала на иврите, и переведу с чешского на русский еще кое-какие детские истории. У меня не плохое настроение, скорее спокойно-грустное.

Фильм про Фридл купили в Бельгии, завтра будут показывать в Париже и в январе в Нью-Йорке, что говорит о том, что даже бездарный Тамир смог сделать вещь на каком-то уровне, а если бы это делал человек талантливый, с теми материалами, которые я предоставила Тамиру?! Жду, что наш Швенк.

Вики поет, учится играть на каком-то особом барабане, учит арабские песни, пишет мюзиклы для детей, где они с Сережей успешно выступают, сейчас временный перерыв, но один спектакль они играют вдвоем с Сережей, и дети писают от восторга.

Она мне как-то сказала: знаешь, кто из всех нас нормальный – это твоя мама, ее не проведешь, она все четко различает, а мы ходим кругами… У Вики все вдруг. Иногда кажется, что она ничего, кроме себя, не видит, а потом как скажет что-нибудь – и ясно, все видит, все замечает. ‹…›