Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Леночка, солнышко мое, пишу тебе второпях. ‹…› Я так по тебе тоскую, что даже, как брошенный влюбленный, стихи тебе пишу. То «Ах, ласточка моя, не плачь, был воздух между нами розов», – уже напечатано наряду с другими в «Новом мире». Писала я стихи в мае – 10, и вот в начале октября еще 12 нашкрябала, когда бросила писать биопрозу. Есть одно среди них – тебе. ‹…› Взялась с утра за ту же работу, хочу все 170 уже написанных страниц, как смогу, почистить, обогатить, сократить, привести, если удастся, в порядок. И только потом двинусь дальше. Сегодня сидела за одной вставной страницей с десяти до четырех и – устала. Я вообще просиживала с утра до ночи с удовольствием и только ночью понимала, что сильно утомилась. Уже где-то в глубине меня начинается предотъездная лихорадка. Ведь полгода здесь, и вещей – полдома. Постепенно надо перевозить их в зимнюю берлогу. До вчерашнего дня погода стояла редкая для октября, такая теплая, какую старожилы не припомнят. Вчера резко похолодало, уже мало на каких деревьях трепыхается поржавевшая листва. А то такая красота стояла, что описать трудно, но в одном стишке я ее как-то запечатлела. Но разве такую красоту можно передать полно? Нет, невозможно. Уже такого стихотворения, как «Осень» Пушкина, никогда и ни у кого возникнуть не может, – не то время и не те обстоятельства времени, и скорость времени не та, произошло сильное ускорение. ‹…›

250. И. Лиснянская – Е. Макаровой 25 октября 1999

25 октября 1999

Леночка! ‹…› Что тобой движет так же, как движет всей твоей деятельностью вокруг Терезина? Исключительно, как мне кажется, доброта, что хорошо чувствуют разные коммерческие деятели и нередко тебя обманывают именно поэтому. И все же от плодов своей доброты ты получаешь удовольствие, хотя часто тоскуешь по «художественному» перу. Зная, какой ты крупный талант, я и переживаю за тебя и восхищаюсь твоим подвижничеством. ‹…›

Денечки, моя доченька, стоят серые. Плюсовая температура оголила ели и березы. Но если ели зеленеют над снегом, местами рыхлым, местами скользким, то ветви берез кажутся совершенно беззащитными в своей наготе. Я с жалостью смотрю на них сквозь решетку, м.б., и они меня жалеют, мол, сидит старуха за решеткой и сентиментально беспокоится за нас. А мы-то ко всему естественному привычные, в том числе и к несвоевременной оттепели. Пройдет три месяца, и мы зазеленеем! Но ведь и для меня как-то эти три месяца пройдут, хоть я и не зазеленею. А м.б., березы, когда я на час с трудом вывожу гулять Семена (он передвигается с все нарастающим страхом), завидуют, дескать, они никогда ни с места, а я все-таки передвигаюсь – сто метров от дома, сто метров к дому. Меня уже и решетки не колышут, пусть себе стоят, коль скоро я ничего, кроме писем, не предполагаю. ‹…›

251. И. Лиснянская – Е. Макаровой 20 ноября 1999

20 ноября 1999

Доченька! ‹…› На днях мне принесли цветную фотографию: Ельцин и я с букетом. Смотрю, что помимо букета держу две коробки. Одна – большая, другая маленькая. Маленькую знаю – в ней лауреатский значок. Звоню Машке: ты не знаешь, что за коробку большую я держу и где она? Машка отвечает: в столике под телевизором. Нашла и впервые увидела и раскрыла коробку, а в ней – диплом лауреата. А я, между прочим, расстроенная из-за солженицынского лауреатства. Сильно их разочаровала. Во-первых – своей прозой. А главное – своим поведением. Да вести я себя совершенно не умею. Уговорили меня с ОРТ, приехали, отвезли на передачу «С добрым утром». Там зашел разговор о том, что 25 лет прошло с того времени, как Солженицына исключили из СП. Я нормально ответила, что, когда исключали Пастернака, мне показалось, что исключили из Союза писателей русскую поэзию, а когда Солженицына – русскую прозу. Но когда меня спросили, какое у меня самое заветное желание, я высказала его как идиотка: «няню хочу»! Искренность идиота я могу позволить и позволяю себе в своей автобиографической мутне, но ведь же не так! ‹…› Я правильно говорила, когда они меня приехали поздравлять, что плохо выбрали лауреата, но и о том, что вести себя не умею, тоже честно говорила.

‹…› Теперь у меня задача составить книгу новых стихов для издательства «Пушкинский фонд». Одна не могу. Семену что-то, как он говорит, из прошлогодних стихов многое чуждо. Через полчаса ко мне зайдет Лена Суриц, она толковая, м.б., с нею составлю. Но вот я тебе пошлю все, напиши, что обязательно нужно выбросить как чуждое. Я сама в своих стихах мало что понимаю. Единственные дни, когда я была на полных воздусях, – это когда ты мне сообщила о своем венском триумфе, да, жаль, что я не могла понаслаждаться твоим успехом рядом с тобой. ‹…›

Доченька! Я тебе посылаю целиком книгу. Она из 2-х частей – 1. 1998, 2 – 1999.

Тут я тебе еще стишок чиркала, нашла меж писем. Стишок посылаю. Но естественно в книгу он не входит.