Имя ветра

Несмотря на это, два города друг друга изрядно недолюбливали. Большинству обитателей Имре совсем не нравилось, что у них под боком тысяча умов, балующихся со всякими темными силами, которые лучше бы оставить в покое. Если послушать среднего горожанина, нетрудно было забыть, что в последний раз арканиста в этих краях сожгли на костре почти триста лет тому назад.

Справедливости ради стоит упомянуть, что университетские смотрели на обитателей Имре несколько свысока, считая их самодовольными и испорченными. Искусства, которые столь ценились в Имре, в университете воспринимались как пустые и легкомысленные. Про студентов, бросивших университет, часто говорили «ушел на тот берег», имея в виду, что те, кому не хватает мозгов для науки, вынуждены опускаться до занятий искусством.

Ну и, в конечном счете, оба берега кривили душой. Студенты университета цедили что-то насчет легкомысленных музыкантишек и расфуфыренных паяцев, а потом выстраивались в очередь, чтобы купить билет на представление. Жители Имре ворчали про противоестественные занятия, которые практикуют в двух милях от них, но, когда обрушится акведук или кто-то вдруг заболеет, мигом звали инженеров или врачей, обученных в университете.

Короче говоря, это был долговременный и неустойчивый союз, где обе стороны ныли и ворчали друг на друга, но, помимо своей воли, проявляли терпимость. Нет, эти люди по-своему полезны, но вы же не захотите, чтобы ваша дочка вышла замуж за одного из них…

Поскольку Имре был сущим раем для музыки и театра, вы могли бы подумать, что я проводил там уйму времени. На самом деле – ничего подобного. Я побывал там всего один раз. Вилем с Симмоном вытащили меня в трактир, где выступало трио искусных музыкантов: лютня, флейта и барабан. Я взял себе полпива на полпенни и устроился поудобнее, искренне надеясь повеселиться с друзьями…

Ничего не вышло. Не прошло и нескольких минут с тех пор, как заиграли музыканты, как я буквально сбежал из зала. Сильно сомневаюсь, что вы поймете, в чем дело, но, наверное, придется объяснить, а то вообще ничего не понятно будет.

Я просто не мог находиться рядом с музыкой и не участвовать в ней. Это было все равно что видеть свою любимую в постели с другим мужчиной. Нет. Даже не так. Это… это…

Я был как те сладкоеды, которых я видел в Тарбеане. Смола деннера, конечно, запрещенное снадобье, но в большинстве районов это никого не волновало. Смолой торговали в вощеной бумажке, все равно как леденцами или ирисками. Пожуешь – и тебя переполняет эйфория. Блаженство. Покой и довольство.

Но через несколько часов тебя начинает трясти, тебе отчаянно хочется еще, и этот голод тем страшней, чем дольше ты ее употребляешь. Как-то раз я видел в Тарбеане молоденькую девушку, никак не старше шестнадцати, с характерными запавшими глазами и неестественно белыми зубами, какие бывают у безнадежно пристрастившихся к зелью. Она вымаливала у матроса «конфетку», а тот нарочно дразнил девушку, не давая до нее дотянуться. Он говорил, что отдаст, если она разденется догола и спляшет посреди улицы.

И она так и сделала. Ей было все равно, кто на нее смотрит, ей было все равно, что почти средьзимье и на улице снег по щиколотку. Она стащила с себя все и принялась плясать что было сил. Ее тонкие ручки и ножки побледнели и тряслись от холода, движения были жалкие и дерганые. А когда матрос расхохотался и покачал головой, она рухнула на колени в снег, умоляя и плача, отчаянно цепляясь за его ноги, обещая ему все, все что угодно…

Вот как чувствовал себя я, глядя на играющих музыкантов. Я просто не мог этого вынести. Повседневная разлука с музыкой была все равно что зубная боль, к которой я успел привыкнуть. Это можно было пережить. Но сейчас, когда то, чего мне так хотелось, болталось у меня перед носом, – я не выдержал.

Так что в Имре я не бывал до тех пор, пока проблемы с оплатой за вторую четверть не вынудили меня снова отправиться за реку. Я узнал, что у Деви в долг может попросить кто угодно, независимо от того, насколько безнадежная у него ситуация.

И вот я перешел Омети по Каменному мосту, направляясь в Имре. Контора Деви находилась в проулке позади мясной лавки, на втором этаже, куда вела узкая наружная лестница. Этот район Имре напомнил мне тарбеанское Приморье. Липкая вонь тухлого сала, которой несло снизу, от мясника, заставила меня порадоваться холодному осеннему ветру.

Я немного помедлил у массивной двери, глядя вниз, в проулок. Я собирался ввязаться в опасное дело. Сильдийский ростовщик, если не вернешь долг, потащит тебя в суд. А гелет может распорядиться, чтобы тебя избили, или ограбили, или то и другое сразу. Я собирался сделать глупость. С огнем играл.

Но лучшего выхода у меня не было. Я перевел дух, расправил плечи и постучался.

Я вытер вспотевшие ладони о плащ, надеясь, что они будут достаточно сухими к тому времени, как мне придется пожать руку этому Деви. В Тарбеане я узнал, что лучший способ обращения с такими людьми – это держаться уверенно и невозмутимо. Они же тем и зарабатывают, что играют на слабостях других людей.