Имя ветра

Где бы она ни находилась, она была центром комнаты, – Квоут нахмурился. – Не поймите меня неправильно. Она не была ни шумной, ни тщеславной. Мы смотрим на огонь, потому что он мерцает, потому что он светится. Свет – вот что бросается нам в глаза, но то, что заставляет человека склоняться ближе к огню, не имеет никакого отношения к его яркости и форме. То, что влечет тебя к огню – это тепло, которое ты ощущаешь, подойдя ближе. Вот и с Денной было так же.

Чем дольше говорил Квоут, тем сильнее искажалось его лицо, как будто каждое слово доставляло ему все большие мучения. И, хотя слова звучали отчетливо, они были под стать выражению его лица: казалось, прежде чем они слетали с его уст, каждое из них обдирали грубым напильником.

– Она… – Голова Квоута склонилась так низко, что казалось, будто он обращается к своим рукам, лежащим на коленях. – Что же я делаю? – чуть слышно выговорил он, будто рот у него был забит серым пеплом. – Что толку во всем этом? Как я могу дать вам представление о ней, если сам я никогда в жизни ее не понимал?

Хронист успел записать большую часть этой фразы, прежде чем сообразил, что Квоут, вероятно, совсем не рассчитывал, что он это запишет. Он застыл на какую-то долю секунды, а потом все-таки дописал фразу до конца. И долго выжидал молча, прежде чем, наконец, решился бросить взгляд на Квоута.

Квоут перехватил его взгляд. Он смотрел теми темными глазами, какие Хронист уже видел у него раньше. Глазами, как у разгневанного Бога. В первую секунду Хронисту стоило немалого труда не отодвинуться от стола. Повисло ледяное молчание.

Квоут встал и указал на лист, лежащий перед Хронистом.

– Вычеркни это! – проскрежетал он.

Хронист побледнел. Лицо у него сделалось такое ошеломленное, как будто его ударили кинжалом.

Видя, что он не шевелится, Квоут протянул руку и спокойно вытащил полуисписанный лист из-под пера Хрониста.

– Ну, раз тебе так претит вычеркивать…

И Квоут медленно и тщательно порвал полуисписанный лист. От этого звука Хронист окончательно побелел.

С жуткой размеренностью Квоут взял чистый лист и аккуратно положил его перед ошарашенным книжником. Длинный палец уперся в обрывок листа, размазав еще влажные чернила.

– Перепиши вот досюда, – сказал он голосом холодным и неколебимым, как железо. Железо смотрело и из его глаз, жесткое и темное.

Спорить было невозможно. Хронист молча переписал текст до того места, где палец Квоута пришпилил бумагу к столу.

Когда Хронист закончил, Квоут заговорил резко и четко, будто кусочки льда откусывал.

– Чем же она была прекрасна? Я сознаю, что не могу сказать достаточно. Итак. Раз я не могу сказать достаточно, я, по крайней мере, избегу опасности сказать слишком много.

Скажем так: у нее были черные волосы. Вот. Они были длинные и прямые. У нее были черные глаза и светлая кожа. Вот. Лицо у нее было овальное, подбородок твердый и изящный. Скажем так: она держалась уверенно и изящно. Вот.

Квоут перевел дыхание и продолжал:

– И, наконец, скажем так: она была прекрасна. Это все, что можно сказать по этому поводу. Что она была прекрасна с головы до пят, невзирая на любые изъяны и недостатки. Она была прекрасна – по крайней мере, для Квоута. По крайней мере? Для Квоута она была прекрасней всех на свете!

На миг Квоут напрягся, словно хотел рвануться и выхватить у Хрониста и этот лист тоже.

Потом расслабился и сник, словно парус, потерявший ветер.

– Но, если честно, следует сказать, что она была прекрасна не только для него…

Глава 58 Имена для начала

Я был бы рад сказать, что наши глаза встретились и я мягко скользнул ей навстречу. Я был бы рад сказать, что я улыбнулся и заговорил о чем-то приятном тщательно выверенными двустишиями, точно Прекрасный Принц из какой-нибудь сказки.

Увы, жизнь редко следует столь выверенному сценарию. По правде сказать, я застыл столбом. Это была Денна, та самая молодая женщина, с которой я когда-то, давным-давно, познакомился в обозе Роэнта.

Хотя, если так подумать, прошло всего полгода. Не так уж много, когда слушаешь историю, но в жизни полгода – это довольно долго, особенно когда ты юн. А мы оба были еще очень юны.

Мой взгляд упал на Денну, когда она поднималась на последнюю ступеньку лестницы, ведущей на третий ярус «Эолиана». Глаза у нее были потуплены, лицо задумчивое, чуть ли не печальное. Она повернулась и пошла в мою сторону, не отрывая глаз от пола, не видя меня.

Эти месяцы ее изменили. Прежде она была хорошенькой, теперь стала очаровательной. Быть может, разница была лишь в том, что на ней была не дорожная одежда, в которой я увидел ее впервые, а длинное платье. И все же это, без сомнения, была Денна. Я узнал даже кольцо у нее на пальце, серебряное с голубым камушком.