Имя ветра

От его небрежного тона у меня засосало под ложечкой. Если бы там произошла резня, лудильщик об этом уж точно знал бы! Меня вдруг посетила кошмарная мысль: я влез в долги и забрался так далеко в горы зазря…

– А ты там был, да? А не случилось ли там чего-то необычного?

– Вот она! – лудильщик обернулся, держа в руках простецкую небеленую домотканую рубаху. – Не особо красивая, увы, но зато новая. Ну, как новенькая.

Он приложил ее к моей груди, чтобы прикинуть размер.

– Так что свадьба-то? – снова спросил я.

– А? Свадьба? Да ничего. Я там не был. Но, насколько я знаю, свадьба была шикарная! Маутены выдавали замуж единственную дочку и уж расщедрились на славу! За несколько месяцев готовились.

– То есть ты не слышал о том, чтобы там случилось что-то необычное? – уточнил я. Сердце у меня упало.

Он сокрушенно пожал плечами:

– Да говорю же, не был я там. Я последние пару дней по рудникам мотался, – он кивнул на запад. – Торговал со старателями и с теми, кто живет в горах.

Тут он постучал себя по голове, как будто только что что-то вспомнил:

– Да, кстати, я же там, в горах, винокурню нашел!

Он снова порылся во вьюках и выудил массивную плоскую бутылку:

– Вот, если не хочешь вина, можно чего-нибудь покрепче…

Я покачал было головой, но тут же сообразил, что домашний бренд мне пригодится вечером, чтобы промыть рану.

– Ну, может быть… – сказал я. – Смотря что мне предложат.

– Вот что значит честный молодой господин! – величественно сказал лудильщик. – Даю одеяло, обе бутылки и моток веревки.

– Ты щедр, лудильщик. Однако я бы предпочел вместо веревки и фруктового вина взять рубаху. Они будут мертвым грузом у меня в котомке, а мне еще идти и идти.

Лицо у него сделалось несколько кислым, но он пожал плечами.

– Ну что ж, выбор за тобой! Одеяло, рубаха, бренд и три йоты.

Мы ударили по рукам, и я задержался, чтобы помочь лудильщику навьючить тюки на Кет-Селхана, потому что у меня осталось смутное ощущение, что я его задел, отвергнув его предыдущее предложение. Десять минут спустя он уже направлялся на восток, а я пошел на север, через зеленые холмы, в Требон.

Я был только рад пройти последние полмили пешком: это помогло мне размять затекшие ноги и спину. Поднявшись на вершину холма, я увидел раскинувшийся внизу, в неглубокой чаще между холмами, Требон. Городок был невелик – около сотни домов, расползшихся вдоль десятка извилистых, немощеных улочек.

В детстве, путешествуя с труппой, я научился правильно оценивать города. Это все равно что разбираться в публике, когда играешь в кабаке. Только тут, конечно, ставки выше: если сыграешь в кабаке не ту песню – тебя максимум освищут, а если ты неверно оценишь, что за город перед тобой лежит, все может обернуться гораздо хуже.

И вот я стоял, оценивая Требон. Городишко лежит в стороне от больших дорог, нечто среднее между шахтерским городком и большой деревней. Вряд ли тут так уж подозрительно относятся к чужакам, однако же город достаточно мал, чтобы всякий с первого взгляда понял, что ты не местный.

Я с изумлением обнаружил, что здешний люд выставляет перед домами шатунов, набитых соломой. Это означало, что, невзирая на близость к Имре и университету, Требон на самом деле очень отсталый городок. Праздник урожая отмечают в каждом городе, но в наше время в большинстве городков ограничиваются тем, что разводят большой костер и напиваются. И то, что здесь соблюдали старинные народные традиции, означало, что народ в Требоне куда более суеверен, чем можно было ожидать.

Тем не менее соломенные шатуны меня порадовали. Люблю традиционные праздники урожая со всеми их суевериями. Это ведь тоже своего рода театр.

Лучшим зданием в городке была тейлинская церковь: высотой в три этажа, из тесаного камня. В этом ничего странного не было, но над главным входом, высоко над землей, было привинчено едва ли не самое огромное железное колесо, какое я когда-либо видел. К тому же колесо было и в самом деле железное, а не из крашеного дерева. Оно было в десять футов высотой, и весило, должно быть, целую тонну. В другом месте подобное зрелище меня бы устрашило, но я вспомнил, что кругом рудники, и решил, что это скорее проявление местного патриотизма, нежели религиозного фанатизма.

Большинство других зданий в городке были приземистые, сложенные из неотесанных бревен и крытые кедровой дранкой[3]. Трактир, однако, выглядел солидно: в два этажа, стены штукатуреные, красная черепичная крыша. Там-то уж наверняка есть кто-то, кто знает про ту свадьбу.

Народу в трактире оказалось совсем немного – оно и неудивительно: жатва в разгаре, а до темноты еще часов пять-шесть. Подходя к стойке, за которой стоял трактирщик, я старательно изобразил самое что ни на есть озабоченное лицо.

– Прошу прощения, – сказал я, – извините за беспокойство, я тут одного человека ищу.

Трактирщик был черноволосый мужик с неизменно кислой рожей.

– Кого именно?

– У меня родственница сюда к вам на свадьбу поехала, – сказал я, – а я слышал, тут беда какая-то стряслась…